И я над суматохою
Качаюсь цирковой.
Луна ныряет в облаке,
Как ягодка во мху,
А я на тонкой проволоке
Качаюсь наверху.
Вон акробат с трапеции
Летит вниз головой,
Подхвачен по инерции
Трапецией другой.
Однако непременные
Условья таковы,
Чтобы внизу ареною
Прогуливались львы!
Ступаю нерешительно.
Вот-вот я упаду!
Как головокружительно
Жилось мне в том-году!
Казалось — вовсе лишнее
Мое житьё-бытьё:
Под проволокой хищное
Шатается зверьё!
(И, занятый уборкой,
Внизу бежит бочком
Лауреат с ведёрком,
С услужливым совком!
Там вурдалак во френче
Ведет локомотив,
Рычаг как можно крепче
Когтями ухватив!
А клоун — кто он?
Жилет как радуга.
Походит клоун
На Карла Радека!
Любому ясно, чай,
Что пуля клоуну,
Как ни паясничай,
Приуготована!)
Луна бросает промельки
Продрогшему стиху,
А я иду по проволоке
Под куполом вверху.
Вот бегут по арене
Боевые слоны —
Это столпотворенье,
Это грохот войны!
За слона ухватиться
И бежать наравне,
Как бегут пехотинцы,
Прижимаясь к броне.
Непременно сирена
Загудит с вышины,
И, гремя, на арену
Пушку вкатят слоны.
А жерло в три обхвата!
Выше зданий-громад!
И туда-то, меня-то
Запихнут, как снаряд!
Пробезумствует выстрел —
И куда-то, Бог весть,
Пролечу я со свистом
Через цирк — через весь,
Пролечу исступлённо,
Как летит метеор,
До мостов над Гудзоном,
До Великих озёр,
До холмов Сан-Франциско,
До вермонтских холмов…
Остаётся приписка —
Только несколько слов:
Ночь вагонами брякала,
Ночь звенела дождём,
Надымила, наплакала,
Наврала обо всём.
* * *
Сергею Бонгартy
Я скажу языком неположенным,
Да и слов не хочу я возвышенных.
Называть тебя мало художником —
Поджигатель ты и злоумышленник!
Потому что не кистью, не краскою —
Головешками воспламенёнными
Петуха подпускаешь ты красного,
А зовешь его «Вазой с пионами».
А на этот пейзаж посмотрите-ка —
Что за пламя в осенних кустарниках!
Приглашать сюда надо не критика —
Вызывать сюда надо пожарников!
Медь какого-то чайника старого,
А такое сверкание чёртово!
Это ты поразбрасывал зарева
На своё полотно натюрмортово!
На холсте, как в драконовом логове,
Полыхает пунцово, гранатово, —
Это ты со своими поджогами
Начудил у сарая дощатого.
И не ты ли — все тюбики по боку —
И собравши всю силу огромную,
По закатному беглому облаку
Саданул зажигательной бомбою?
Вон и поле с коровою рыжею,
Как с костром, на дороге разложенным…
Оттого-то и смысла не вижу я
Называть тебя просто художником.
А захочется стать мне законником
И названьем блеснуть обстоятельным —
Назову тебя огнепоклонником,
Поджигателем, бомбометателем!
ИГРА С ОСЕНЬЮ
В октябре закаты
Плавают по саду.
Я опять за карты
С осенью засяду.
Начинаю сдачу
Жестом обозлённым.
Карты так и скачут
На сукне зелёном.
У нее всё черва,
У нее всё бубна,
И она, наверно,
Выиграет крупно!
Ну, а мне ложится
Карта, что подобна
Полуночной птице
На плите надгробной.
У меня всё трефа,
У меня всё пика,
Не везет свирепо,
Продуваюсь дико!
Оказались масти
У неё повыше.
Попрошу я счастья
У летучей мыши!
Попрошу удачи
Я у чёрной кошки,
Всё я порастрачу
До последней крошки!
Карты у неё-то
Кружатся по саду,
С этим банкомётом
Никакого сладу!
А мои над чёрной
Угольною ямой!
А мои со вздорной
Пиковою дамой!
Осень вся смеётся
В груде ассигнаций,
Как со дна колодца
С нею мне тягаться?
И себя я снова
Чувствую бессильным.
Я с тузом трефовым,
Как с крестом могильным!
У неё-то клёны
С бубною да с червой,
У меня — ворона
На сосне вечерней.
И король мой с чернью,
А у ней — с багрянцем.
Надо бы, наверно,
Мне играть с оглядцей.
Если с мастью чёрной,
То всегда в убытке.
Может, передёрну?
Я на это прыткий.
Иль помечу ногтем,
Благо глаз намётан,
Мне-то — бочка с дёгтем,
Ей-то — бочка с мёдом.
У меня-то сажа,
У неё — румяна!
Разве же я слажу
С нею без обмана?
Вся она как праздник!
Вина по витринам!
И портвейном дразнит,
И бенедиктином!
И она так грозно
Движется к победе
В колыханье бронзы,
Золота и меди!
А со мною гарь-то!
Тачка с антрацитом!
Раз такая карта —
Значит, быть мне битым!
А на ней обновы
С охрой и кармином!
Даже туз бубновый
У неё с рубином!
У неё валеты
В пламенных кафтанах,
Дамы разодеты
В бархатах багряных.
На душе так гадко!
Так себя мне жалко!
У меня девятка
Вроде катафалка:
Шествующих восемь.
Гроб посередине.
На погосте осень
В рыжем кринолине.
Я себе, однако,
Сколько насдавал-то
Чугуна и шлака,
Мрака и асфальта!
Я смотрю на трефу,
Я смотрю на пику,
Растерялся, сдрейфил,
Сбился с панталыку!
Выиграет, стерва,
Выиграет крупно —
У неё всё черва!
У неё всё бубна!
* * *
Не от того вы лечили меня, доктора.
Острые звёзды глядят на меня со двора.
Может быть, мне на звезду убираться пора?
Не от того вы лечили меня, доктора!
Стих обдавал меня гудом и жаром костра.
Спрячьте таблетки, термометры et cetera!
Разве таблеткой унять лихорадку пера?
Не от того вы лечили меня, доктора!
Сердце моё ударяло по краю ребра,
Сердце звенело моё, как звенит баккара!
Треснет, как колокол, сердце от звона нутра.
Не от того вы лечили меня, доктора!
И от вливания крови не жду я добра —
Кровь своих зорь перелили в меня вечера.
Может быть, просто кончается крови игра?
Не от того вы лечили меня, доктора!
Ложечкой в рот вы ещё мне влезали вчера.
Рот — это радостный дар, а не просто дыра!
Рот разрывает осколками слова-ядра.
Не от того вы лечили меня, доктора!
Звёзды качнутся — большие, как прожектора.
Я эти звёзды созвездием звал Топора…
Это за мною придут мои звёзды — пора!
Не от того вы лечили меня, доктора!
* * *
Ниле Магидовой
В окна ошарашивает ветер сквозной,
А кондуктор спрашивает билет проездной.
Всё вытаскиваю из карманов подряд.
Колеса лязгают, колеса гремят.
Осень донашивает рвань с желтизной,
А кондуктор спрашивает билет проездной.
А я-то заспанный, с виду босяк,
Никакого паспорта, никаких бумаг.
А закат окрашивает небо за сосной,
А кондуктор спрашивает билет проездной.
Ищу за рубахою, лезу в сапог,
Охаю, ахаю, от пота взмок!
Ноги подкашивает страх затяжной.
А кондуктор спрашивает билет проездной.
И так мне боязно, от страху обмяк,
Ссадят с поезда прямо в овраг!
А лес завораживает своей тишиной,
А кондуктор спрашивает билет проездной.
До самых седин всё тот же бред:
— А ну, гражданин, предъявите билет!
Каждым утром, только встаю,
Входит кондуктор в спальню мою,
И, охорашивая усы с сединой,
Кондуктор спрашивает билет проездной.
Как мёртвою хваткой, я сдавлен тоской,
Сбегу без оглядки на берег морской,
В блещущий, пляжевый, солнечный зной,
Только не спрашивай билет проездной!
…Куда ни поеду — как приставной —
Кондуктор по следу ходит за мной.
Когда-нибудь эту я кончу игру,
Как жил без билета, так и умру,
И тело бросят за вечной стеной,
И ангелы спросят билет проездной.
* * *
Очередной обидою
Непоправимо раненный,
Мучительно завидую
Монете отчеканенной.
Я отчеканен начерно!
Есть от чего расстроиться!
На мне не обозначено,
Какого я достоинства.
И я в большом унынии
Прикидываю тщательно:
Кружок я алюминия,
Медяшка? Или платина?
Эпоха — это складчина.
В ней каждый как монетина.
За что же мной заплачено?
Добро ли приобретено?
В грядущем из песчаника
Извергнутый раскопкою,
Я стану для жестяника
Какой-нибудь заклёпкою?
Или музейной ценностью
Я окажусь за давностью?
Так лучше кончить тленностью,
Забвенностью, бесславностью!
В затонах одиночества
Такие есть плавучести!..
Наверное, захочется
Совсем другой мне участи.
Выпрашивал я, кажется,
Себе судьбу отдельную —
Звенел с тревожной тяжестью
Струной виолончельною.
Мечта сулила лучшее.
Плохая, знать, провидица!
Блистательного случая
Как будто не предвидится.
При всем моем неверии
Я знаю, что я собранный
Не где-то на конвейере,
А выделки особенной!
* * *
Туман клубится
Над этажами.
Идут убийцы,
Блестя ножами.
Всё, может, даже —
Обман по сути.
Дома — миражи.
Миражи — люди.
И мы могильной
Летим пустыней
В автомобильной
Своей кабине.
Упорно старым
Гремим железом.
А тротуары —
Головорезам.
Бандит, старуху
Ножом истыкав,
Ушёл. Всё глухо.
Не слышно криков.
Звезды сиянье
На мёртвых рельсах.
Что марсиане
С твоим Уэльсом?!.
* * *
Россия под зубовный скрежет
Еще проходит обработку —
Опять кому-то глотку режут,
Кому-то затыкают глотку.
История не бьет баклуши,
В ней продолжают громоздиться
Перелицованные души.
И передушенные лица.
* * *
С перевала вновь на перевал
Без конца тащусь в каком-то трансе.
Я бы ноги ей переломал,
Этой самой Музе Дальних Странствий!
Мне б такую музу, чтоб была
Мудрой и спокойной домоседкой,
Чтоб сидела тихо у стола,
А в окно к ней клён стучался веткой.
Чтоб с порогом дома крепла связь,
Чтобы стен родных поила сила…
Мне б ту музу встретить, что, смеясь,
В гости к Карлу Ларсону ходила.
Рисовал он двор свой и забор,
Рисовал жену, детей, собаку,
Рисовал светло, наперекор
Всякому возвышенному мраку.
У меня есть тоже дом и сад
С вишнею, шиповником, сиренью.
Пусть они сейчас прошелестят,
Словно ветер, по стихотворенью.
Клён стоит почти что у дверей.
Я о нём хотел бы в строчке этой
Так сказать, чтоб шум его ветвей
Был услышан целою планетой.
Вон жена сидит наискосок,
Чистит подстаканники из меди.
Вон девятилетний мой сынок
Проезжает на велосипеде.
Я бы, написав десяток строк,
Времени остановил теченье,
Если б я по-ларсоновски мог
Сделать солнечное освещенье.
* * *
По узкому спуску, скрипя, дребезжа,
Сосед выезжает из гаража.
И вот он сейчас пропадёт за углом,
Как будто он канет в небесный пролом,
Как будто он рухнет куда-то в закат,
И листья сухие за ним полетят.
Казалось бы — рядом годами живём,
А разве я что-нибудь знаю о нём?
О чём он мечтает, вздыхает о чём
За тёмной стеною, увитой плющом?
Зачем он умчался за тот поворот,
Куда он столбы световые несёт?
Куда он поплыл между звёзд и ветвей
В кабине своей, в одиночке своей?
И я для него, верно, тоже не в счёт,
Хотя он при встрече рукой мне махнёт,
А если столкнут обстоятельства нас,
Он скажет незначащих несколько фраз.
И хоть мы живём во вселенной одной,
Но каждый рождён под своею звездой,
И между тобою и мною, сосед,
Мильон световых простирается лет,
Такая же даль между мной и тобой,
Как между моей и твоею звездой!..
* * *
Осталось ждать совсем немножко.
Загрохотавший самолёт
Сейчас на взлётную дорожку
Тяжеловато поползёт.
Мелькнет внизу реки аорта,
И ты по небу поплывёшь,
А голубь над аэропортом
Так архаически хорош!
А облака то мчатся ниже,
То вырастают по бокам,
И Бог, наверное, на лыжах
Идет по этим облакам.
* * *
Мы в самолете из бумажных кружек
Пьём кофе, заедая чем-то сдобным.
Мы в облаках ныряем неуклюжих
По пропастям и выступам сугробным.
Я слышу, как мои соседи слева
Судачат о законах пенсионных.
Ни на копейку не волнует небо
Людей, непоправимо приземлённых.
А я когда-то рвался в эмпиреи,
В загадочность заоблачного мира.
А может быть, они меня мудрее —
Вот эти два солидных пассажира.
Мне, может быть, пора уже смиренно
Приняться за моё земное дело
И позабыть о том, как вдохновенно
За самолётом облако летело.
А раз уж самолёт пришёлся к слову,
То если к самолету присмотреться,
Легко поверить Ильфу и Петрову,
Что это только транспортное