Другая Муза, которая продавала добродетель, кричала также по всем улицам, но не нашла купцов, для того что все почли ее за дуру. Наконец сказал ей один разумный старик: «Любезная Муза! Товары твои здесь не в моде; сказывают, что они очень стары, а наши дамы смеются уже тем уборам, которые носили их бабушки. Ты лучше сделаешь, ежели перестанешь напрасно трудиться. Моды переменяются часто. Добрый человек в старину был титул почтенный, а ныне значит то: дурак». По счастию, имела Муза тогда с собою терпение, помощию которого получила она силу отнести назад свои сокровища.
Третья Муза, которая продавала здоровье, хотя и имела несколько купцов, однако были все почти такие, которые столь повреждены были беспорядочною жизнью, что помочь им никаким образом невозможно было. По несчастию, случился тут ученый доктор, которого больные увидя, оставили Музу и пошли все к нему, говоря: «Пойдем лучше искать помощи у него; мы знаем, сколь много вылечивает он от болезней своими рецептами, а эта дура советует нам пить колодезную воду». Таким образом, принуждена была Муза затворить свой короб; а из всего народа не больше было двух человек, которые выздоровели от ее лекарств, для того что никто не хотел хранить правил, которые она предписывала.
Четвертая Муза объявляла, что продаст долгую жизнь. Лишь только она выговорила сии слова, то вдруг все, и больные и здоровые, окружили Музу. Богатые отдавали за сие половину своего имения и нарочно, чтоб не раскупили у нее прочие столь полезного товару, приставили они десятских отгонять палками простой народ. «Любезная Муза! — говорил тогда восьмидесятилетний старик. — Я, слава богу, имею шестьсот тысяч рублей денег, которые нажил я, сказать правду, и потом и трудами; мне хотя очень трудно беречь их в безопасности, однако умереть не хочется, да мне и досадно, что по смерти моей будут они промотаны детьми моими. Что бы ты взяла с меня, — продолжал он, — когда бы мне еще прожить можно было лет десятков восемь?» — «Я возьму с вас, — говорила Муза,— тысяч восемьдесят». — «Как! Восемьдесят тысяч! — отвечал старик. — Это шутка тебе кажется? Разве восемь тысяч, то бы несколько было еще сносно; вить надобно жить, да было бы чем прожить». — «Государь мой! — ответствовала Муза. — Знайте, что деньги, кои получаю я за товар сей, назначены для употребления людей разумных и добродетельных, которые обедняли, и ведайте, что бедным я ни в чем отказать не могу». — «Пускай то будет, — говорил старик, — а что много, то много; изволь, быть так; я прибавлю еще сто рублей, итого будет восемь тысяч сто рублей серебряною монетою». — «Изрядно, — отвечала Муза, — я готова вам служить, да мне надобно еще сказать и то, что вам кроме сего должно купить у сестр моих разуму, добродетели и здоровья, а без них товар мой будет или совсем недействителен, или сделает вам жестокую печаль и будет большим еще бременем». — «Да где твои сестры?» — спросил старик. «Вы должны их искать,— отвечала она. — Я чаю, не вышли они еще из города. Капиталисты выходили по их сыскную, послали искать их по деревням, однако нигде найти не могли».
Пятая Муза, которая продавала забавы, окружена была таким образом от людей обоего пола, что не было уже сил ее стоять. Она упала и разбила короб. Люди напали с таким жаром на забавы, что разорвали их по клочкам, и никому не досталась совершенная забава; кто получил малую часть оных, тот тужил о том, для чего она не вся, и завидовал тому, который имел то, чего недоставало у него. Со всем тем, никто не хотел уступить другому. Муза не пеняла тогда за их чрезмерную жадность к забавам, для того что чрез сие они их стали лишенны, хотя она и даром им уступить их хотела.
Шестая Муза продавала честь. У нее покупали так жадно, что доходило до драки, а иногда убивали друг друга и до смерти. По счастию, поспешила туда строгая команда, которая привела ее в безопасность от блистающих мечей вокруг ее главы. Посреди толь великого безумства людей, отворив она свой короб, вынула из него истинную славу и наполнила его пустыми титулами. После того кричала она людям: «Прошу вас, будьте рассудительнее и подумайте, что истинная слава должна достигнуть вас сама собою». Однако на то не смотрели, и нашлись такие удальцы, что разогнали команду, напали на короб и начали ссору за пустые титулы, которыми он был наполнен. Я удивился, когда увидел, что тут были и такие люди, которые прежде сего казались кроткими и благочестивыми. Муза смеялась, видя их дурачество, и говорила сама в себе: «Пускай дураки ловят пустые титулы, а истинную славу отдам я Аполлону, чтоб наградил он ею тех, которые ее достойны». В таких размышлениях вышла она из города и увидела у ворот почти в беспамятстве меньшую свою сестру, которая носила деньги. «Что ты здесь делаешь, сестрица? — говорила она ей. — Сколь жалко видеть мне тебя в таком состоянии». Наконец несколько отдохнула умирающая Муза и начала говорить с тяжкими воздыханиями: «Ах! сколь я благополучна, увидя еще тебя; ты возвращаешь мне жизнь, которой я казалась быть лишенною. Никогда я не думала, чтоб люди были столько безумны. Пойдем скорее от таких уродов в безопасное место. Я истинно боюсь, чтоб они на меня еще не напали». — «Да что они тебе сделали?» — спрашивала та. «Представь себе, — отвечала она, — тысячу волков, которые целую неделю ничего не ели и мимо которых идет человек и несет на спине ягненка: то будешь ты иметь точное изображение того, что сегодня случилось со мною. Как скоро вошла я в ворота, объявляя, что несу золото и буду раздавать тем, кои имеют в нем недостаток, то прибежало ко мне множество народа. Которые были в домах, те выскочили из окошек; они повалили меня с коробом и разломали его на мелкие части. Всякий рвал более к себе и, чего не мог захватить руками, то доставал ртом. Но как не осталось у меня больше в коробе, то сорвали они с меня платье и обыскивали по карманам, нет ли еще денег. Не нашед более нигде, оставили они меня; однако те, кои ничего не получили, хотели у других отнять силою и вцепились друг другу в волосы, так что, я думаю, у всякого расчесаны они были добрым порядком, и кто больше получил денег, тот более был бит».