По прошествии нескольких дней созвал Иаков всех своих сынов: мы вошли в сень его и увидели к некоему великолепному торжеству приготовление. На свежих листвиях положены были наилучшие плоды, усыпанные благоуханнейшими цветами; млечные источники текли в большие сосуды, и един от козлищ принесен был на жертву; неизреченная радость сияла на челе отца моего; среди сих плодов и млеком исполненных сосудов два венца из цветов поставлены были. Мы все друг на друга с удивлением воззрели; очи Селимы, встречаясь с моими непрестанно, то страх, то надежду изъявляли. По начатии торжества сего, Иаков, седящи между мною и юною пастушкою, не мог сокрыти движения души своея; прияв оба венца в руку: «Иосиф, — вещал он, — возлюбленный сын мой! почто скрываешь ты от меня твои чувствования? Я познал сердце твое: ты любишь Селиму; она непорочна, она будет твоею супругою прежде, нежели в роще соловей престанет воспевати». Потом, обращаясь к ней: «А ты, — рек он, — коея чувствительному сердцу угодно было нарещи меня отцом своим, буди ныне дщерь моя. Иосиф! Селима! о, если бы я мог до смерти моей видети сынов ваших, вам во всем подобных!» По сих словах соединил он наши руки. Восхищенный приятным восторгом, жал я прекрасную руку Селимы, и, обняв отца моего, ощутил я текущие по ланитам моим слезы, извлеченные из очей его веселием и горячностию.
Посреди сих приятных чувствований Симеон, смятенный яростию, восстает и выходит из сени. Иаков, пораженный удивлением, уклоняется от моих объятий, оставляет упасть из рук своих венцы, последует стопам моего брата и, призывая его громким гласом: «Сын мой!—вопиет он. — Сын мой! Тако ли приемлешь ты участие в нашем удовольствии? Куда влечет тебя слепая твоя ненависть? Се забыти ее случай». Ветр уносил слова его, и Симеон в отчаянии от нас удалялся. Всем нам причина сему была неизвестна, но гнев моего брата смутил веселие праздника нашего.
Скоро узнал я источник сего несчастного гнева. В един день, когда пошел я в рощу, вдруг поражают слух мой громкие гласы; я приближаюся к тому месту, откуда слышен был сей шум, и сквозь густого листвия усматриваю я всех моих братий, кроме единого Вениамина. Симеон, бледнея и от ярости трепеща, возносился пред ними, подобен гордому древу, которое, громом пораженно, движет свои ветви и еще не престает колебатися. «Нет, — вещал он им (и я чаю слышати сей страшный глас, раздающийся по всей роще), — нет; очи мои никогда не узрят его счастия. Недоволен, лишив меня горячности родительской, хощет он еще похитить от меня и сердце Селимы... Вы чудитеся сему: так, я люблю ее. Я сражался с склонностию, толь мало гордости моей приличною, и в самое то время, когда страсть моя к Селиме в высочайшей была степени, не смел я открыти вам моего таинства. Судите, коль страсть моя сильна: с тех пор как она в молчании возрастает, сам ощутил я, что порицаемая от всех непреклонность духа моего уже во мне ослабевает: может быть, жестокосердие мое некогда и могло бы укротитися. Но нет, не для меня Селима рожденна; Иаков не мог познати тако сердце мое, как познал он сердце своего возлюбленного сына, а если б он и проникнул в мои чувствования, не должно ль бы мне было истребити оные? Вы все свидетели обиды моея; в присутствие ваше исторгнул он Селиму от меня и отдал ее сему вероломному брату. Свершилось ныне все: я удалюся от дому нашего, не вниду я в него вовеки. Хощете ли вы последовати мне или продати меня по примеру Иосифа? Но можно ль вам забыть и ваши собственные обиды? Не предпочитает ли его Иаков всем своим сынам? Рувим! или не помнишь ты более того, что ты старший изо всех и что прежде ты сам имел первое в сердце его место? Пойдем, не устрашимся оскорбити Иакова отшествием нашим: или он не утешит себя о нас в объятиях Иосифа? А если вы толико слабы, что не можете оставить навеки родительского дому, то по крайней мере поищем случая нe быти свидетелями торжеству ненавистного мне брака».
Рек он, и последовать ему все приносят клятву. От сих слов, от сея клятвы оледенела кровь в моих жилах.
В тот час братия мои пошли все ко Иакову; я следовал за ними, и во единый почти час вошел я с ними в сень. Рувим простер слово ко отцу моему: «Долгое время, — вещал он Иакову, — обвиняешь ты нас нерачением о стадах наших; позволь нам гнати их на тучные сихемские паствы». На сие Иаков соглашается, прияв прежде от них слово возвратитися в дом свой к назначенному дню моего брака. В то время с ним они прощаются. Симеон приступает к нему злобным оком; Иаков взирает на него с строгостию и тотчас объемлет его нежно, но Симеон сохраняет свой мрачный вид и в объятиях родительских.