Сим повествованием Иаков возмутился. «Таково, — рек он, — таково было душевное свойство моего несчастного сына. О Селима! и я такожде хощу тебя утешити. Блажен сын мой, не могущий зрети угрожающего нам бедствия; чувствительная душа его не могла бы пренести толикого удара, и он бы всегда исторжен был из объятий отца своего».
Но повествование ангела вселяет смятение и ужас в сердцах сынов Иаковлих: кажется, что толиких добродетелей описание обличало их жестокость. «Сей муж, — рек Симеон сам в себе, — сей муж странным помогает, а я брата моего принес на жертву!»
Между тем, Иаков призывает к себе всех своих сынов. Они убегали всегда от лица его, и каждый раз, когда он собирал их, страшилися они обрести его сведуща о их злодеянии; ныне, почитая себя виною сея казни, ужасались они и паче присутствия своего родителя. Трепеща, входят они в сень его; старец на них взирает, а они потупляют свои очи. «Вы зрите, — рек он им, — какое бедствие объемлет всю сию страну. Скорбь, паче старости, ведет меня ко гробу, и я не хотел бы продолжити еще несчастную жизнь мою; лишася сына моего, потерял я то, что мне жизни драгоценнее. Но Селима живет еще; Вениамин, подобие сына, о коем я рыдаю, Вениамин видит еще свет, и вы, дети мои, вы мне также драгоценны. Египет хотя гладом и опустошен, но житом изобилует, и он сими сокровищами должен премудрости своего правителя; падите к ногам его, принесите ему сие злато; он, вещают, милосерд к поселянам и несчастным, молите его о милости к дому нашему. Если б я не удерживаем был старостью и если б не хотел я оплакати сына моего на место его рождения, я сам пошел бы во Египет; не знаю, что привлекает меня любити сего мужа, о коем слава гласит по всей земле. Насладитесь удовольствием видети его, взирайте на его добродетели: да несколько смягчит сердца ваши его кротость и чувствительность. Уже давно приношу я жалобу на ваше жестокосердие: вы оставляете скорбети отца своего; хотя и видел я вас проливающих слезы, но кажется мне, что вы еще не довольно оплакиваете Иосифа и что не угодно вам беседовати о брате вашем. Идите и не единое спасение от глада с собою принесите: принесите вы с собою добродетель; по возвращении своем возвестите о сем премудром муже. Но чтоб не лишился я всех моих сынов, Вениамин останется со мною». Рек он, и Симеон радуется тайно, обретая случай отвратити бедствие, которого вину на себя возлагает.
Иосиф продолжал, между тем, надзирати Египет; он простирал такожде изобилие и в соседственные земли. Увы! когда питает он чуждые народы, не ведает тогда, что сродники его глад и смерть видят пред очами!
Фараон, уведав о порядке, с коим жито раздаваемо было, истинное удовольствие вкушает; он призывает к себе Иосифа и, удаляя от лица своего всех своих вельможей, изображает ему благодарность свою сими словами: «Добродетельный помощник мой в правлении, достойный разделяти со мною скиптр мой! Чем воздам тебе за твои услуги? Воздвигну ли кумиры тебе и пирамиды? Но ты таковую почесть презираешь, которая, гордыне воздаваема, не может быти тебя достойна; ты предпочитаешь зрети образ свой во всех сердцах живущий, и дела твои суть выше и тверже всех великолепнейших зданий. Зиждитель единыя части сего государства, ты стал избавителем целого Египта, и самые будущие роды тобою жити будут: ты даешь им жизнь, питая их отцов. Умножи свои благодеяния; не возмогши ничем тебе воздати за содеянное тобою, даю я тебе достойное воздаяние, отверзая новый тебе путь быти полезным моему государству. Глад не единое есть бедство, его опустошающее; язва, древнейшая и паче всего распространившаяся, усугубляет вседневно свои лютости: сия язва есть суеверие. Добродетели твои извлекли меня из заблуждения; ты дал мне познати господа миру; не возможешь ли ты просветить и народ мой? Стыжуся управляти смертными, весьма мало отличающимися от животных, пред коими они повергаются; хощу быти царем человеков. Затворим языческие храмы, коими земля отягощается; да сокроются ложные боги от твоего гласа, и когда единый бог царствует вселенною, да будет и у смертных единое ему служение».
Иосиф, по некоем молчании, воздыхает. «Колико желал бы я того, — рек он, — чтоб не одни бессловесные твари воздавали свидетельство существу всевышнему и чтоб род человеческий обожал его общим гласом! Коль приятно бы мне было разделяти с ним преимущество, коим пользуются ближние мои, преимущество лестное, но вкупе и прискорбное чувствительному сердцу! Тогда люди, признавая единого отца и не разделяемы различными богослужениями, были бы все братия. О, коль приятно то согласие, которое основано на естественной склонности! Но сие блаженное время еще не наступило, и намерение твое обрело бы великие препятствия. Дружество, общие несчастия и всегдашнее обхождение помогли мне вселити свет в сердца пастырей, бывших со мною в рабстве, но просветить народ, погруженный в бездну суеверия, есть дело несказанно тягчайшее: можно отвратить течение источника, но быстрая река и наводнением увеличенная не хощет оставити глубокие пределы, собою изрытые. Египет есть отец суеверия и тем паче в оное повергается; он утверждается в своих заблуждениях, сообщая оные всем народам. Я привожу на память тот самый день, в который странник некий, без злого намерения убив крокодила, не мог от разъяренного народа спастися ни моею, ниже твоею властию; невзирая на стражей твоих, предан был он смерти. Во всем пространстве земли твоея не поклялись ли люди твои во время глада питатися паче кровлю человеческою, нежели плотию животных, ими обожаемых? Чего не должно ожидати, если всех богов мы от них похитим. Возмущение и война соединилися бы с гладом и ужас бы оного усугубили. Алтари, воздвигнутые существу всевышнему, обагрилися бы человеческою кровию. Нет, не принудим людей к богослужению, которому из сердец исходити подобает, и будем подражати естеству, возвещающему господа кротким и уверяющим гласом. Не мни, чтоб отрицался я помощи намерениям, кои давно уже я сам предприимал, но толь закорененному суеверию медленное потребно врачевание; очистим древо, но не истребим его. Сам господь не восхотел первее призывати к познанию своему людей, кроме моих праотцов. Следуя его примеру, призовем мы добродетельнейших смертных к нашему служению, а дабы не возмутить тщетно народы, то да будет служение сие покровенно некиим таинством. Да содержит Египет, бывший до сего времени убежищем суеверия, да содержит в себе дражайшие семена правыя веры, и когда народ ложных от него богов требовати будет, тогда да придут мудрые от всех стран познати в наших таинствах существо всевышнее, до того времени, когда, исправившися, род человеческий объимет сие познание и утвердит оное навеки». Рек он и, похваленный царем, исполняет немедля свое предприятие.