Тогда Селима входит на единую минуту в свое обитание. «Прости, — рекла она, — посвященное скорби моей место; прости, сень, бывшая жилищем слез и сетования; я не наслаждалася сиянием твоим, и уже не для меня оживятся твои листвия; свидетельница моея печали, не будешь ты свидетельницею взаимныя радости нашея. Приими последние слезы, извлеченные воспоминанием прежния моея горести». Рекла, и очи ее омоченны были некиими слезами. Но, исшед из сени, едва узрела она Иакова и Вениамина, седящих на колеснице, уже слезы ее стали осушенны, веселие оживляет черты ее лица; она восходит спешно на колесницу по единую страну старца. Тогда все ближние Иакова такожде восходят. Все двинулись с места своего, и колесницы бесчисленными стадами провождаемы были. Иаков взирает в последний раз на сень свою, и хотя шествует он зрети сына своего, но не может без жалости оставити жилище отцов своих. Каждый смущенные очи обращает на прежнее свое обитание. Воздыхают мужи, и очи жен исполняются слезами, а младенцы, радуяся об отшествии своем в чуждую страну, веселым гласом восклицают; сии смешанные звуки, соединенные со гласами ревущих волов и овец блеющих, раздаются в сенях опустевающих, даже до самых недр тех гробниц, кои едины на месте оном остаются.
Между тем, Иосиф ожидал с нетерпением пришествия ближних своих. Как во время долгия и мрачныя нощи, протекающий движимые пески африканские и внемлющи единому грому, смешанному с рыканием львов страшных, узрев наконец лучи Авроры, услыша глас человеческий и восшед на твердую землю, страшится еще, чтоб оная под ногами его не обрушилась, чтоб не ввергнулся он паки во мрак нощи и чтоб лютые звери не похитили корысть свою, — тако Иосиф, видяй многажды себя с высоты блаженства низверженного в бездну зол, некиим объемлется страхом: колико уже крат исторгнут он был от своих в самую ту минуту, когда чаял он имети их во своем объятии! Дерзнет ли он верити и ныне той лестной надежде, и может ли он уверен быть в том, что счастие его ничем не возмутится и что наконец узрит он себя возлюбленными своими окруженна?
Между тем, во единое утро восстает он с радостию, каковую долгое время сердце его ощущало, и ангел, летящий между небом и землею и возвещающий скоряе славы редкия добродетели и оных награду, внушает сии слова Иосифу: «Приходит твой родитель». В ту самую минуту устремляется он с одра своего, облекается в одежду свою, повелевает колесницу себе уготовить, восходит на оную и спешит в поле на стретение родителю. Когда быстро катится колесница, тогда он алчный взор свой вдаль устремляет. Наконец гласы многочисленного стада поражают слух его, и в конце горизонта зрит он густое пыли облако: как некое божество во облачных недрах снисходит с небес на помощь смертным, тако Иаков со всеми своими приближается. Тогда летят быстро кони Иосифовы; очи его хотят проникнуть сквозь пыль, сокрывающую от него возлюбленные ему виды; сердце его трепещет, и самые малейшие препятствия нетерпение его раздражают. Но прешед расстояние, разлучающее его с своими, входит он во облако и может хотя слабо различити от прочих отца своего и возлюбленную; он спешно сходит с колесницы и бежит к Селиме, текущей на стретение его. Несколько минут остается он во объятиях ее, но сыновняя горячность любовь одолевает; они отторгаются друг от друга и, вспомоществуя Иакову, негодующему на медленность своея старости, сводят его с колесницы. Тогда все трое, соплетя руки свои, как единою душою оживотворялись, соединяли долгое время воздыхания свои, слезы и слова прерывающиеся. Иаков, не оставляя имети в руках своих дражайшего сына, возводит к небесам очи, в коих сердечная сияет благодарность. «Великий боже! — возопил он. — Так истинно сие... Так я не пустый уже образ сына моего объемлю... Я умру доволен». По сих словах Иосиф с большею силою объемлет старца; противясь толиким бедствиям, готов он был пасти под бременем веселия; он в восторге произносит сладчайшие имена отца и супруги, и чувствования любви и детской горячности, не ослабевая, соединяются в душе его, Селима безгласна, трепеща, восторгом изумленна была в объятиях Иосифа; видно было биющееся сердце ее; едва от радости могла она дышати; то слезы ее лилися рекою, то вдруг они остановлялись, и вся ее чувствительность вперенна была во внутренность души ее. Не выпускали они из рук един другого, как бы страшася каждый лишитися еще толь любезного ему вида. Между тем, окружены они были всеми ближними своими, кои взирали смущенными очами на сие нежное зрелище. Наконец они отторгаются от сих приятных уз и взирают друг на друга с изображением истинныя горячности; скоро потом возобновляют они свои объятия: Иосиф от отца своего к своей возлюбленной преходит и паки к старцу возвращается. Когда удовлетворил он сему первому восторгу, тогда шествует он к ближним своим; повсюду зрит он или братей, или жен их, или их отраслей; он нетерпению их угождает; единая его чувствительность может довольна быти на толь долгое изъявление дружества; слышен был шум приятный, соединенный с радостным криком. Иаков и Селима были свидетелями сего общего удовольствия, кое на челах их так изображалось, как солнечные лучи во глубине водной сияют.