Эх, барин, на какие забавы ты время тратишь, а о книге, сударь, не помышляешь. Извольте-ка батюшке-то показаться. Разбил, сударь, стариков так, что с места не встают. Хорошее ли дело? И день-деньской вы их не видите. Да и в нашем быту то непростительно.
А ты что за учитель пришел? Когда батьке я не спустил, то тебе и подавно. (Подымает палку, Федул отходит, Иванушка в него палку бросает.)
Хорошенько его, сударь, эдакого указчика! Как он смеет с вами говорить. Дай ему, сударь, знать, что и ты такой же господин, что и старый-то хрен.
Выслушайте, сударь, моих простых речей и не замайте меня, покудова их не окончаю.
Ну, говори — я тебя ничем не трону.
Извольте ж выслать этого плута и обманщика. Мне при нем нельзя говорить.
Поди на час от меня.
Я вижу, барин, что он на меня вам наговаривать будет. (Уходит.)
Вы знаете, сударь, что я служил вашему дедушке и батюшке, и всегда служба была моя верна; а когда бог не сошлет по душу, то и вам буду служить, да и думаю, что и по летам вашим пора и в службу вам вступить, а кроме меня вам некого с собою взять. Я бывал в походах и знаю, как там поступать; так не рассердитесь, что я стану говорить.
Нет, не буду, право.
И прикажете смело говорить?
Ивaнушка
Говори, что хочешь.
Ну, сударь. Я хочу у вас спросить, имеете ли вы намерение в службу вступить?
Как же без того; а другое дело, и сам не знаю, как батька хочет.
Так я вам доношу, что то необходимо должно быть и того государь требует; однако вы мало изволите о том помышлять, а по летам вашим уже и время прошло. Ох, сударь, слезы не дают мне говорить. (Плачет.) Что нам, сударь, делать? Вы теперь в таких летах, что моложе вас уже офицерами, а вы и в службу еще не вступили, да и надежды нет иметь хорошие ранги.
Да почему же так?
Простите ль моей усердной грубости, если что скажу?
Я уж тебе сказал, что все говори, что хочешь.
Милостивый государь! Не от хотения язык мой мелет, а от жалости, видев, что вы себя к погибели готовите.
Как к погибели?
Да как же, сударь, не так? Рассудите милостиво: выучили ль вы грамоте и знаете ль писать? Ведь, сударь, уж бороду бреете. Господина Добромыслова сын, сказывают, уже и иностранными языками говорит и давно уже офицер.
А что тебе до того нужды?
Ежели бы нужды не было, то я и не плакал бы. Ведь и нам весело, когда господа хороши да умны. Послушайте моего глупого совету и пойдите к батюшке, и попросите у него прощения, да начните учиться поскорее, чтоб вам со временем не плакать было.
Небось никогда не заплачу. (Хочет идти.)
Ну, барин, увидишь и меня вспомянешь. А куда изволишь идти, не к батюшке ли?
Вот тебе. (И с тем уходит.)
Как горох к стене не льнет, так-то ему слова. Вот какая честь отцу. Да ништо, зачем волю давал. Правда пословица говорится, что ученье свет, а неученье тьма. (Уходит.)
Видел ли ты нашего дитятку Иванушку?
Видел, сударь. Он сейчас изволил отсель выйти. Я и звал к вам, но никак не хочет идти.
Однако к столу придет ужо?
Не думаю, сударь, чтоб пошел. Он так на вас рассердился, что и вспомнить не дает, за что меня чуть до смерти не убил.
Так где же он кушать-то будет?
Не знаю, сударь.
Велеть было ему приготовить особливо. Пусть его уходится, посердится, да и перестанет.
А я так сужу — не давать ни куска, покуда сам не придет, пусть себе сердится. У сердитого губы толсты, да в брюхе пусто.
Так, мой свет, уморить его? Воля твоя, я не стерплю да пошлю блинков и чего-нибудь еще, пусть покушает, ведь рождение наше. Много ли их у нас — один, как глаз во лбу, да хотим с голоду уморить.