Степу держал за шиворот высокий гривастый старик Шмелев. Другой рукой он тащил за собой упиравшуюся Нюшку.
Степа был зол на себя. Почему он не отговорил ребят от этой глупой затеи? И что теперь сделают с ними мужики? Неужели в самом деле доставят в сельсовет? Вот уж позор на всю деревню! Лучше бы накостыляли им по шее — и делу конец. Да вот еще Нюшка попалась с ними. Мальчишкам-то получить по шее не так уж страшно, а вот каково девчонке?
— Иди, иди, коза упрямая! — прикрикнул на Нюшку Шмелев. — Пропишем и тебе ижицу для памяти.
— Ой, дяденька! Пустите! — взмолилась Нюшка.
Степа не выдержал. С силой рванувшись из рук Шмелева, он вдруг бросился ему под ноги.
Старик споткнулся, выпустил Нюшкину руку и упал, придавив мальчишку своим тяжелым телом.
— Нюшка! Беги! — закричал Степа. Девочка скрылась в темноте.
— Ах ты, крапивное семя! — поднимаясь и крепко держа Степу за шиворот, выругался Шмелев. — Ну, погоди ж! Вдвойне получишь! И за себя и за девчонку!
Мужики привели мальчишек к усадьбе Никиты Еремина и в темноте по одному втолкнули в сарай.
Шурка вновь принялся буйствовать: рвался из рук, плевался, кричал, что кулаки не имеют права сажать их под замок.
— Ведите нас в сельсовет, мы сами все объясним! — требовал он.
Но Никита Еремин не собирался уступать ребятам.
— Дайте, детки, срок — будет вам и белка, будет и свисток! — ласково пропел он и, наподдав Шурке коленом в зад, швырнул его в сарай.
Ворота захлопнулись.
— Сколько их там? — спросил Шмелев.
— Семь душ, — ответил Еремин. — Девчонку ты сам выпустил.
— Ничего, мы ее и утром защучим.
Еремин повесил на ворота тяжелый замок, щелкнул ключом, и мужики ушли.
В сарае было темно, как в подземной пещере, пахло свежим сеном, березовыми вениками, тесом.
Шурка отыскал в темноте какую-то палку и яростно принялся колотить по воротам:
— Откройте! Выпустите! Кулачье проклятое! Чтоб вам треснуть! Землей подавиться!
Степа подполз к приятелю и тронул его за руку:
— Уймись! Плетью обуха не перешибешь. — И он обратился к невидимым в темноте ребятам: — А ну, объявляйся, кто здесь?
Мальчишки по очереди назвали себя: Шурка, Митя Горелов, Афоня Хомутов, Колька Осьмухин...
— А где же Уклейкин? — спросил Митя и, помолчав немного, присвистнул: — Эге, да он, никак, смотался! Ловкач-стрекач!
Шурка высказал подозрение, что тут дело нечисто — уж очень Уклейкин настойчиво тянул их катать телеги.
— Кинули наживку, а вы сразу и клюнули. Эх, караси-окуни! — упрекнул приятелей Степа и тут же осекся: он ведь и сам оказался не догадливее других. Теперь вот сиди всю ночь в темном сарае, жди утра, и неизвестно, что будет потом.
Степа принялся ощупывать стены сарая, пока не опрокинул ящик с пустыми бутылками, какие-то ведра и листы старого кровельного железа. Поднялся шум, грохот.
— Кто еще здесь? — вскрикнул Митя.
— Да я это, я! — с досадой ответил Степа. — Хотел лазейку найти...
— Это дело! — обрадовался Шурка. — Бежать надо! Мальчишки обшарили весь сарай: стены новые, прочные,
без единой лазейки, крыша тесовая — не проколупаешь; под стены подкопаться нечем— нет у ребят ни заступа, пи лома, ни топора.
— Как тюрьма — не вырвешься! — уныло заключил Митя.
— Эй, заключенные! — послышался вдруг шепот. — На волю хотите? Это я — Нюшка. И Танька со мной...
Мальчишки бросились к воротам.
Нюшка сообщила: у них есть топор и заступ, в доме Ереминых темно — видимо, все легли спать, а собаке они кинули большую краюху хлеба.
— Тогда сбивайте замок поскорее! — приказал девчонкам Шурка.
Но его перебил Афоня Хомутов: лучше сделать под стену подкоп — так будет тише.
Кряхтя и посапывая, Нюшка с Таней принялись копать землю. Это было не легко, то и дело попадались битый кирпич, гнилушки.
Мальчишки, прижавшись к воротам, сидели в сарае и терпеливо ждали.
Неожиданно у крыльца Ереминых хрипло затявкала и загремела цепью собака.
— Ой! — встревожилась Таня. — Мало мы ей хлеба дали...
— Просто бессовестная тварь. Вся в Еремина. Ты копай, а я ей еще брошу — есть у меня немного.
И Нюшка, оставив заступ, направилась к крыльцу. Но дойти она не успела — от дома к сараю, освещая переулок фонарем «летучая мышь», двигались две фигуры. Нюшка быстро вернулась обратно.
— Никита со своим красавчиком шастает, — шепнула она мальчишкам. — Вы потерпите... Мы опять вернемся.
Захватив топор и заступ, Нюшка с Таней юркнули за угол соседнего амбара.
Никита Еремин обошел сарай, потрогал, цел ли замок, и, заметив подкоп у стены, развел руками:
— Ах, христопродавцы! Да их тут целая шайка-лейка! Гляди да гляди!
— Надо Полкана с цепи спустить, — посоветовал Фома-Ерема.
— Надо, — согласился Никита. — Да я и сам покараулю.
Они ушли. Вскоре к сараю подбежала собака. Она обнюхала свежевырытую землю у стены и злобно зарычала на ворота — оттуда несло незнакомыми и подозрительными запахами.
Приунывшие мальчишки повалились на сено.
— Впрямь как тюрьма, — произнес Афоня. — И замок, и тюремщики, и собака...
— А мы вроде злодеи какие, арестанты, — в тон ему сказал Митя.
— Какие там злодеи! Каждый год на телегах катались, и ничего. А тут на́... Очень уж расходился этот Еремин!
— Шурка, может, назло ему песню спеть? — предложил Митя. — Как это там — «богачи-кулаки»...
Невидимый в темноте Шурка приподнялся на сене и хрипловатым голосом затянул на мотив «Марсельезы»:
Нестройно, разноголосо, но пели все.
За воротами затявкал Полкан.
Песне стало тесно в душном сарае, и она, словно обретя крылья, вырвалась наружу и разнеслась по деревне. В ближних избах просыпались люди, выглядывали в окна и никак не могли понять, откуда это в такой поздний час доносится песня и почему так яростно тявкает собака.
НА КАЗЕННЫЙ ХАРЧ
Как все это произошло, было известно только Фильке да Семке Уклейкину.
Втравив, по наущению Фильки, Степину компанию в историю с телегами, Уклейкин успел вовремя скрыться и не попал в руки Никиты Еремина.
После этого в дело вступил Филька.
Прихватив с собой Уклейкина, он повел его по деревне и потребовал показать те места, куда были угнаны телеги.
— Зачем тебе? — поинтересовался Уклейкин.
— Да так... полюбоваться хочу.
Уклейкин показал. Первая телега, принадлежащая Филькиному отцу, была запрятана в ветлах около пруда, за околицей.
Филька предложил столкнуть ее в воду.
— Да ты что! — удивился Уклейкин — Свою же телегу — и в пруд! Такого уговора не было.
— Подумаешь — телегу укатили! — фыркнул Филька. — Это каждый год бывает. Что тут такого? И ребятам ничего не будет. Подержат их ночь в сарае, а утром поругают и выпустят. А вот ежели телегу в пруду найдут или еще где — это уж не забава. Всыплют тогда артельщикам по первое число! Соображаешь?
— Ну и жлоб ты! — покачал головой Уклейкин. — Чего только придумал!
Понатужившись, Филька и Семка столкнули ковшовскую телегу в пруд, сплошь заросший зеленой ряской.
Рессорную тележку Кузьмы Шмелева они пригнали к дому вдовы Карпухиной и привязали веревкой к крыльцу. В деревне все знали, что старик частенько захаживает к молодой вдове.
Дроги Якова Глухова мальчишки нашли на высоком берегу, над омутом. Перевернув дроги вверх колесами, они вытащили чеки, сняли колеса с осей и одно за другим спустили с обрыва вниз. С тяжелым звучным плеском колеса разбили черную гладь омута и, как поплавки, закачались на воде.
Наконец добрались до ереминской телеги. Разохотившийся Уклейкин предложил сбросить ее в реку.
— Что-нибудь поновее надо, — заметил Филька и, сняв с пояса одноручную пилу, принялся подпиливать ось.