Он был агрономом до мозга костей, горячо любил колхозное дело и свою профессию и никогда не думал менять ее ни на что другое.
Петренко был лет на семь моложе Спивака по возрасту и по партийному стажу. В 1930 году он был еще комсомольцем и первые годы работал в колхозе рядовым ездовым. Колхоз и послал его на учебу в институт, с условием возвращения на работу домой. Из колхоза он ушел перед самой войной, в начале сорок первого года, с большой неохотой.
Выдвинул его на должность старшего агронома райземотдела тот же Сердюк, секретарь райкома, который незадолго перед тем взял к себе на работу в райком и бывшего парторга колхоза «Большевик» Спивака.
Здесь Петренко не много успел сделать: познакомился лишь с колхозами района, в которых ему не приходилось бывать раньше, провел одну посевную кампанию в новой должности и добился решения о строительстве большого межколхозного оросительного канала.
В июне началась война. Пришлось переменить профессию…
Начинал Петренко воевать в должности старшины роты, в которой демобилизовался когда-то в мирное время, отслужив действительную, потом был командиром взвода, был аттестован младшим лейтенантом, после первого ранения получил роту и звание лейтенанта, после второго ранения и курсов — батальон и еще одну звездочку на погоны. С аттестациями ему не везло: то пропадали бесследно при выходе из окружения вместе со штабом, куда были посланы, то возвращались назад из-за какой-то небрежности писаря, оформлявшего документы, то сам он, по скромности, не напоминал начальству, что давно уже наступили законные сроки присвоения ему очередного звания. Даже не будучи особо одаренным стратегом, все-таки, по всем статьям, за три года войны до майора или подполковника он дослужиться мог и был бы, пожалуй, неплохим командиром полка — «писаря подвели».
Спивак и Петренко не все время находились вместе. На Сталинградском фронте они воевали в разных дивизиях, не зная ничего друг о друге, и встретились уже весною 1943 года в Донбассе, в резерве армии, оба после госпиталя, где и получили назначение, по совместной просьбе, в одну дивизию и в один полк.
Петренко был придирчивым и требовательным командиром. Он стал таким после первого же боя, когда увидел, что такое война и в чем заключается искусство вождения за собою в огонь и в воду людей, одетых в серые шинели. Чтобы удержать солдат перед идущими на окопы танками или поднять их в атаку под пулями, когда спасительные ложбинки притягивают к себе людей магнитом и нет, кажется, силы, способной оторвать их от земли, нужно, конечно, чтобы знали солдаты, что они защищают и ради чего ведется смертный бой, но не в меньшей мере нужна железная, вышколенная не одним и не двумя днями обучения и казарменной жизни дисциплина. Нужно чувство беспрекословного подчинения командиру поднять в солдате над инстинктом самосохранения и укрепить его так, чтобы оно стало вторым инстинктом, причем — сильнейшим.
Поняв всем сердцем, на опыте нескольких неудачных боев, значение для армии дисциплины, Петренко стал на каждом шагу «отрабатывать» ее в подразделениях, которыми приходилось ему командовать: в лагере и в походе, в бою и на отдыхе, днем и ночью. Он все видел и ничего не прощал: грязный котелок бойца, пришедшего к кухне за обедом, небрежную позу командира взвода при отдаче приказания, портянку, брошенную на столик в землянке рядом с хлебом, косо пришитый хлястик у шинели. Он не уставал делать замечания и выговоры, но делал их не нудно, не сквозь зубы, а с жаром, с чувством глубокой убежденности в том, что от правильно пришитого хлястика на шинели солдата зависит успех его подразделения в завтрашнем бою.
Строгий, неулыбчивый, он рассмеялся впервые с того дня, как начал воевать, подслушав однажды разговор двух молодых сержантов, командиров отделений (он командовал уже в то время ротой). Один сержант говорил другому:
— Так и глазастый же черт старший лейтенант! За двадцать метров ночью разглядел, что у Козлова пулемет в окопе неправильно установлен — без колышков. И муха не пролетит. Ну и человек! Вот от него, вероятно, жинка дома плакала! И в борщ к ней, должно быть, заглядывал, проверял, сколько картошек положила и по форме ли цибулю поджаривает. Понимаешь, Кузьменко, у меня такое ощущение: где бы я ни был, что бы ни делал, все мне кажется, будто комроты стоит где-то недалеко сзади и смотрит мне в спину.