— Как ты предлагаешь, Капитон Иваныч? — поднимается дед Чмелёв. — Чтоб, значит, ликвидировать Никиту?
— Ликвидировать. Должность его.
— Совсем?
— Совсем.
— Чтоб и не было?
— Ну да.
— А пожалуй, так оно лучше выйдет, — соглашается кто-то из колхозников.
— Значит, останется наш Никита — министр без портхвеля? — не унимается дед Чмелёв. — И куда ж его тогда?
— Да куда — можно в бригаду, на степь, хотя бы временно. Это очень хорошо помогает. Там функция известная, гулять некогда. У нас в прошлом году был такой случай с завхозом Катричем. Задурил парень, пьет и пьет каждый день, аж похудел от водки, черный стал, как земля, хрипит. Сняли его, послали в бригаду посевщиком. Поработал немного на свежем воздухе, обдуло его там ветерком — очухался. Через месяц прикинули на весы — на восемь килограммов поправился. Как на курорте. А то было совсем пропадал человек. Сейчас опять назначили завхозом.
Снова смех. Все оборачиваются к Пацюку.
— Никита Алексеич у нас сегодня именинник, — говорит Кандеев.
— А ему ж, бедняге, еще и дома достанется!
— Ну вот и все, товарищи, — кончает Капитон Иванович. — Как будто охватили полностью. Если будут вопросы — задавайте. В заключение передам вам пламенный большевистский привет от соревнующихся с вами колхозников «Маяка революции» и желаем всякого успеха. Но переходящего знамени вам, конечно, не видать как своих ушей.
Оркестр приготовился было сыграть туш, но последние слова Капитона Ивановича смущают капельмейстера: можно ли приветствовать такой выпад против них? Он вопросительно смотрит на своего председателя.
— Валяй! — машет рукой Дядюшкин. — Ничего не поделаешь — гости! Гостей надо уважать.
Гремит музыка, трещат аплодисменты. Елкин, красный, распарившийся возле жарко горящей лампы — «молнии», хлопает с сосредоточенным выражением лица громче всех…
В прениях после Капитона Ивановича выступают колхозники «Красного Кавказа», выступают еще гости, которым не пришлось говорить вначале. Собрание продолжается до глубокой ночи, бурное, необычное.
Максим Петрович Дронов не мастер на широкие обобщения. Он касается отдельных хозяйственных непорядков.
— Михайло Потапыч! Ты говорил, с инвентарем у них хорошо, стали, мол, на колеса, а вот сбруя ихняя никуда не годится. Мы смотрели — во всех бригадах на бечевках ездиют. Спрашивали их: «Кожи у вас есть?» — «Есть», — говорят. «А шорники есть?» — «Есть». Так чего же они не шьют новую сбрую? Или, может, у вас шорники такие, что боятся кожи резать — как бы не испортить?
Вскакивает шорник «Красного Кавказа» Федор Кравчук:
— А у вас — сбруя? Довольно, Максим Петрович, не хвались! Видал ваших, приезжали на мельницу — постромки из пожарной кишки, уздечки из мочала, а вожжи из фитилей. Тоже — зажиточные!
— Так это, может, одна пара на весь колхоз задержалась и как раз попалась тебе на глаза!
— В аккурат три подводы ваших было на мельнице, и вся сбруя такая!
— Во-о!.. Максим Петрович! Что ж ты, брат, хвастаешь?
— Значит, поквитались? — смеется кто-то. — У нас бечевки, у них мочала!
— В расчете!
— Нет, не поквитались, — поправляет Дядюшкин-председатель. — Этим, товарищи, нельзя успокаиваться, если нашли у соперника прореху. Прореха на прореху — в расчете. Не так! Тогда поквитаемся, когда и у них и у нас будут кони как львы, сбруя — вся в бляхах; урожай — пятьдесят центнеров; овощей, фруктов — горы! Вот тогда скажем — в расчете.