Эта полная жизни и одушевленная природа, освещенная золотистыми лучами солнца, с лазурным небом, зеленью, цветами и радостными криками несколько изменила направление мыслей Сердара. Как ни привык он к богатствам природы в джунглях, возвышенная душа его никогда не оставалась бесчувственной к ним, и сердце его начало постепенно успокаиваться, несмотря на тяжелые заботы.
— Ну-с, дитя мое, — сказал он, ласково и дружески обращаясь к Сами, после того как несколько минут прислушивался к пробуждению природы и утреннему концерту обитателей леса, — тебе удалось наконец открыть удобный проход среди уступов склона?
— Да, Сахиб! — отвечал молодой индус, чувствовавший себя необыкновенно счастливым всякий раз, когда господин его говорил с ним таким ласковым тоном, — я без всякого труда прошел его до самого конца. Целая масса скал, которые совершенно закрывают верхнюю часть горы, помешала вам видеть, когда вы стояли у ее подошвы, что туда легко пробраться.
— А ты не заметил, легко ли будет идти вдоль гребня по направлению к северу?
— Да, Сахиб! Верхушки идут там одинаково ровно везде, где я мог видеть.
— Вот это прекрасно, дитя мое, и ты оказал нам большую услугу, за которую я сумею вознаградить тебя. Чего ты желаешь?.. Нет ли чего-нибудь такого, о чем ты хотел бы попросить? Я наперед согласен на все, что в моей власти.
— О, Сахиб! Если бы я смел…
— Говори!
— Я желаю, чтобы Сахиб оставил меня у себя на всю жизнь, как и Нариндру.
— Милый мой Сами! Я только выигрываю от твоей просьбы… Будь уверен, я хорошо понимаю, чего стоит такая привязанность, как ваша, и никогда не разлучусь с вами.
— Вот и проход, Сахиб! Там, напротив тебя! — сказал Сами, счастливый тем, что первый может указать его своему господину.
Все остановились; Барнет и Рама, немного отставшие, скоро также присоединились к ним. Оба по своему обыкновению были заняты спором относительно изменника и негодяя Максвелла, а так как Боб, несмотря на все свое красноречие, никак не мог добиться от Рамы прав на первенство, то вечный спор почти никогда не прекращался.
— Полно, Барнет! Вперед, мой старый товарищ! — сказал Сердар. — Ты должен быть счастлив, что покидаешь наконец долину, которая два раза едва не сделалась роковой для тебя.
— Эх! — отвечал генерал с философским видом. — Жизнь и смерть — это две ступени одного и того же.
Боб примыкал одно время к «армии спасения» и научился говорить там напыщенные фразы.
Менее чем за полчаса взобрались они на гору и могли любоваться чудным зрелищем Индийского океана в ту минуту, когда выходящее солнце рассыпало по волнам золотистые и свои пурпуровые лучи.
Вдруг Сами громко вскрикнул от удивления.
— Сахиб! Смотри, Сахиб! Шхуна Шейх-Тоффеля!
Сердар, бледный от волнения, обернулся в сторону, противоположную той, куда смотрел, привлеченный игрой солнечных лучей на поверхности воды. Он увидел красивую шхуну, которая находилась всего в двух милях от берега и шла к нему с распущенными парусами. Он взял свой морской бинокль и направил его на маленькое судно.
— Барнет! Друзья мои! — воскликнул он. — Какое неожиданное счастье!.. «Диана» крейсирует там для нас.
— Ты уверен в этом? — спросил Боб, внимательно рассматривая судно со своей стороны. — Мне кажется, что очертания «Дианы» должны быть более стройными, элегантными…
— Это происходит оттого, что она слишком близко к нам, и мы смотрим на нее с возвышенного пункта, а потому очертания судна вместо того, чтобы вырисовываться на горизонте, выступают на фоне морских волн. В таком положении любое судно кажется более приземистым и теряет элегантный вид. Но я готов держать пари, что это «Диана»… Ты забываешь, что я распоряжался ее постройкой и мне знакомы малейшие ее подробности. Видишь там резной бушприт, который кончается лирой, и каюту на задней части? Встречный ветер мешает «Диане» приблизиться к берегу, и она вынуждена лавировать; когда она повернет на другой галс, мы увидим всю ее заднюю часть и надпись золотыми буквами — и тогда всякие сомнения улетучатся.