Ему хотелось броситься к ее ногам. В коридоре раздался скрип, он не посмел.
К тому же его удерживал какой-то благоговейный страх. Это платье, сливавшееся с сумерками, казалось ему непомерным, бесконечным, какой-то непреодолимой преградой, и его желание именно поэтому еще усиливалось. Но боязнь сделать слишком много или хотя бы достаточно отнимала у него способность здраво рассуждать.
«Если я ей не нравлюсь, - думал он, - пусть прогонит меня! Если же я ей по душе, пусть ободрит!»
И со вздохом сказал:
- Значит, вы не допускаете, что можно любить... женщину?
Г-жа Арну ответила:
- Если она свободна - на ней женятся; если она принадлежит другому - уходят.
- Итак, счастье невозможно?
- Отчего же! Но счастье нельзя найти в обмане, в тревогах и в угрызениях совести.
- Не все ли равно, если оно дает божественную радость!
- Опыт обходится слишком дорого.
Он решил прибегнуть к иронии.
- Значит, добродетель не что иное, как трусость?
- Лучше скажите: дальновидность. Даже для тех женщин, которые забыли бы долг и религию, может иногда быть достаточно простого здравого смысла. Эгоизм - прочная основа целомудрия.
- Ах! Какие у вас мещанские взгляды!
- Да я и не думаю быть знатной дамой!
В эту минуту прибежал маленький Эжен.
- Мама, пойдем обедать?
- Да, сейчас!
Фредерик поднялся; появилась Марта.
Он не мог решиться уйти и, обратив к г-же Арну взгляд, полный мольбы, сказал:
- Женщины, о которых вы говорите, верно очень бесчувственны?
- Нет! Но они глухи, когда надо!
Она стояла на пороге спальни, а рядом с ней двое ее детей. Он поклонился, не сказав ни слова. Она безмолвно ответила на его поклон.
Беспредельное изумление - вот что он испытывал в первую минуту. То, как она дала ему понять тщетность его надежд, совершенно убило его. Он чувствовал, что погиб, словно человек, упавший в пропасть и знающий, что его не спасут и что он должен умереть.
Все-таки он шел, хоть и наугад, шел, ничего не видя; он спотыкался о камни, сбился с дороги. Раздался стук деревянных башмаков; это рабочие возвращались с литейного завода. Тогда он пришел в себя.
На горизонте железнодорожные фонари вытянулись в линию огней. Он поспел на станцию как раз к отходу поезда; его втолкнули в вагон, и он сразу уснул.
Час спустя на бульварах вечернее веселье Парижа внезапно отодвинуло его поездку куда-то в далекое прошлое. Он решил быть твердым и облегчил душу, осыпая г-жу Арну бранными эпитетами:
- Идиотка, дура, скотина, забуду о ней!
Вернувшись домой, он нашел у себя в кабинете письмо на восьми страницах голубой глянцевитой бумаги с инициалами Р. А.
Оно начиналось дружескими упреками:
«Что с вами, друг мой? Я скучаю».
Но почерк был такой ужасный, что Фредерик уже хотел отшвырнуть письмо, как вдруг в глаза бросилась приписка:
«Я рассчитываю, что вы завтра поедете со мной на скачки».
Что означало это приглашение? Не была ли это еще какая-нибудь новая выходка Капитанши? Но ведь не может быть, чтобы два раза к ряду так, ни с того ни с сего, стали издеваться над одним и тем же человеком; и, охваченный любопытством, он внимательно перечел письмо.
Фредерик разобрал: «Недоразумение... пойти по неверному пути... разочарования... Бедные мы дети!.. Подобно двум потокам, которые сливаются... » и т. д.
Этот стиль не соответствовал языку лоретки. Что за перемена произошла?
Он долго держал в руке эти листочки. Они пахли ирисом, а в очертании букв и в неровных промежутках между строками было что-то напоминавшее беспорядок в туалете и смутившее его.
«Почему бы не поехать? - подумал он наконец. - А если узнает госпожа Арну? Ах, пусть узнает! Тем лучше! И пусть ревнует! Я буду отомщен».
IV
Капитанша была готова и ждала его.
- Вот это мило! - сказала она, взглянув на него своими красивыми глазами, и нежными и веселыми.
Она завязала ленты шляпки, села на диван и замолкла.
- Что же, едем? - сказал Фредерик.
Она посмотрела на часы.
- Ах, нет! Не раньше, чем часа через полтора.
Она как бы сама ставила этим предел своей нерешительности.
Наконец назначенный час пробил.
- Ну вот, andiamo, caro mio!87
И она в последний раз пригладила волосы и отдала приказания Дельфине.
- Вернется барыня к обеду?
- Нет, зачем же? Мы вместе пообедаем где-нибудь, в Английском кафе, где захотите!
- Прекрасно!
Собачонки тявкали около нее.
- Их лучше взять с собой, правда?
Фредерик сам отнес их в экипаж. Это была наемная карета, запряженная парой почтовых лошадей, с форейтором; на запятках стоял лакей Фредерика. Капитанша была, видимо, довольна его предупредительностью; не успела она усесться в карету, как спросила, был ли он в последнее время у Арну.
- Целый месяц не был, - сказал Фредерик.
- А я встретила его третьего дня, он даже хотел сегодня приехать. Но у него всякие неприятности, опять какой-то процесс, уж не знаю, что такое. Какой странный!
- Да! Очень странный!
Фредерик прибавил равнодушно:
- А кстати, вы все еще видаетесь... как его зовут? С этим бывшим певцом... Дельмаром?
Она сухо ответила:
- Нет, конечно!
Итак, разрыв не подлежал сомнению. У Фредерика возникла надежда.
Они шагом проехали квартал Брэда; на улицах, по случаю воскресенья, было безлюдно, а в окнах показывались лица обывателей. Экипаж покатил быстрее; заслышав стук колес, прохожие оборачивались; кожа откинутого верха блестела; слуга выгибал стан, а собачонки похожи были на две горностаевые муфты, положенные на подушки одна подле другой. Фредерик покачивался на сиденье. Капитанша с улыбкой поворачивала голову то направо, то налево.
Ее шляпка из пестрой соломки была обшита черным кружевом. Капюшон ее бурнуса развевался на ветру, а от солнца она закрывалась лиловым атласным зонтиком, островерхим, точно пагода.
- Что за прелесть эти пальчики! - сказал Фредерик, тихонько взяв другую ее руку, левую, украшенную золотым браслетом в виде цепочки. - Ах, милая вещица! Откуда она у вас?
- О! Она у меня давно, - сказала Капитанша.
Молодой человек ничего не возразил на лицемерный ответ. Он предпочел «воспользоваться случаем». И, все еще держа кисть ее руки, он прильнул к ней губами между перчаткой и рукавом.