- Вы не можете заткнуть мне рот, я буду кричать: нашей дорогой Франции - вечная любовь! Республике - тоже вечная любовь!
- Граждане! - сказал Компен. - Граждане!
И, добившись некоторого затишья благодаря неустанному повторению слова «граждане», он положил на кафедру свои красные, похожие на обрубки руки, наклонился вперед и, замигав, сказал:
- Полагаю, что следовало бы найти более широкое применение телячьей голове.
Все безмолвствовали, думая, что ослышались.
- Да, телячьей голове!
Триста человек, как один, ответили взрывом смеха. Задрожал потолок. Увидев все эти лица, скорчившиеся от хохота, Компен подался вперед. Он продолжал, рассвирепев:
- Как! Вы не знаете, что такое телячья голова?
Тут началось безумие. Люди хватались за бока. Некоторые даже падали на пол, валились под скамейки. Компен, не выдержав, вернулся к Режембару и хотел увести его.
- Нет, я останусь до конца! - сказал Гражданин.
Услышав этот ответ, Фредерик решился и, оглядываясь по сторонам, стал искать поддержки у своих друзей, как вдруг заметил Пеллерена, стоявшего перед ним на трибуне. Художник свысока обратился к толпе:
- Мне все же хотелось бы знать, где же здесь представитель искусства? Я написал картину...
- Картины нам ни к чему! - резко сказал тощий человек с красными пятнами на скулах.
Пеллерен возмутился, что его перебивают.
Но тот продолжал трагическим тоном:
- Разве правительству не следовало бы уже уничтожить декретом проституцию и нищету?
И, сразу же обеспечив себе этими словами благосклонность народа, он стал громить испорченность, царящую в больших городах.
- Стыд и позор! Всех этих буржуа нужно было бы хватать, когда они выходят из «Золотого дома», и плевать им в лицо! Если бы еще власть не покровительствовала распутству! Но таможенные чиновники так непристойно держат себя с нашими сестрами и дочерьми...
Кто-то, сидевший поодаль, изрек:
- Вот потеха!
- Прочь отсюда!
- С нас тянут налоги, чтобы оплачивать разврат! Вот, например, актеры, получающие большое жалованье...
- Прошу слова! - закричал Дельмар.
Он вскочил на трибуну, всех растолкал, стал в позу и, заявив что презирает столь пошлые обвинения, пустился рассуждать о просветительной миссии актера. Поскольку же театр есть очаг народного просвещения, он подает голос за реформу театра: прежде всего - долой директоров, долой привилегии!
- Да, никаких привилегий!
Игра актера разжигала толпу, и отовсюду неслись разрушительные предложения:
- Долой академии! Долой Институт!
- Долой миссии!
- Долой аттестаты зрелости!
- Долой ученые степени!
- Сохраним их, - сказал Сенекаль, - но пусть они будут присуждаться всеобщим голосованием, волей народа, единственного настоящего судьи!
Впрочем, самое существенное не в этом. Сперва надо сравнять богачей со всеми прочими! И он описал, как они, в своих домах с золочеными потолками, предаются преступлениям, а между тем бедняки, корчась от голода где-то на чердаках, преисполнены всевозможных добродетелей. Рукоплескания стали так оглушительны, что он замолчал. Несколько минут он простоял с закрытыми глазами, откинув голову, словно убаюкиваемый всей той яростью, которую он разбудил.
Потом он снова заговорил - фразами догматическими и повелительными, как законы. Государство должно завладеть банками и страховыми обществами. Право наследования отменяется. Учреждается общественный фонд для тружеников. В будущем следует осуществить и другие полезные меры. Пока достаточно и этих. Он вернулся к вопросу о выборах:
- Нам нужны граждане чистые, люди совершенно новые! Кто желает выступить?
Фредерик встал. Поднялся одобрительный гул - старались его друзья. Но Сенекаль, приняв вид Фукье-Тенвиля,156 стал его спрашивать, как его имя и фамилия, каково его прошлое, какую жизнь он ведет.
Фредерик отвечал ему в общих чертах, кусая губы. Сенекаль спросил, нет ли у кого-нибудь возражений против этой кандидатуры.
- Нет! Нет!
А у него было возражение. Все вытянули головы, насторожили слух. Гражданин кандидат не предоставил некоей суммы, обещанной им для демократического дела - основания газеты. Далее, 22 февраля, хотя его успели предупредить, он не явился на место сбора - на площадь Пантеона.
- Клянусь, что он был в Тюильри! - крикнул Дюссардье.
- Можете ли вы поклясться, что видели его у Пантеона?
Дюссардье опустил голову. Фредерик молчал. Друзья его были сконфужены и глядели на него с беспокойством.
- Можете ли вы по крайней мере, - сказал Сенекаль, - указать патриота, который поручился бы за ваши убеждения?
- Я поручусь! - сказал Дюссардье.
- О, этого недостаточно. Надо другого!
Фредерик обернулся к Пеллерену. Ответом художника были разнообразнейшие жесты, означавшие:
«Ах, дорогой мой, они меня отвергли! Черт возьми, что поделаешь!»
Тогда Фредерик локтем толкнул Режембара.
- Да, правда, теперь пора! Иду!
И Режембар шагнул на эстраду, потом, указывая на испанца, последовавшего за ним, сказал:
- Разрешите мне, граждане, представить вам патриота из Барселоны!
Патриот низко поклонился и, вращая, точно автомат, глазами с серебряным отливом, приложив руку к сердцу, начал:
- Ciudadanos! mucho aprecio el honor que me dispensais, у si grande es vuestra bondad mayor es vuestro atencion.157
- Прошу слова! - закричал Фредерик.
- Desde que se proclamo la constitucion de Cadiz, ese pacto fundamental de las libertades espanolas, hasta la ultima revolution, nuestra patria cuenta numerosos у heroicos martires.158
Фредерик еще раз сделал попытку заставить выслушать себя.
- Но, граждане!..
Испанец продолжал:
- El martes proximo tendra lugar en la iglesia de la Magdelena un servicio funebre.159
- Это же в конце концов бессмыслица. Никому не понятно!
Это замечание разъярило толпу.
- Вон отсюда! Вон!
- Кого? Меня? - спросил Фредерик.
- Именно вас! - величественно изрек Сенекаль. - Уходите!
Фредерик встал и пошел, а голос иберийца его преследовал:
- I todos los Espanoles descarian ver alli reunidas las diputaciones de los clubs у de la milicia nacional. Une oracion funebre, en honor de la libertad espanola у del mundo entero, sera pronunciado por un miembro del clero de Paris en la sala Bonne-Nouvelle. Honor al pueblo frances, que llamaria yo el primero pueblo del mundo, sino fuese ciudadano de otra nacion!160
- Аристократишка! - взвизгнул какой-то оборванец, показывая кулак возмущенному Фредерику, который спешил выбраться во двор.