По трудам вождя Погодин освоил ленинскую лексику, в сочинениях самого В. И. Ленина нашел «сценическое зерно образа» великого человека, которое, в свою очередь, дало ему возможность постигнуть его «драматический дух».
Одной из основных книг в работе над пьесой для Погодина была книга Джона Рида «10 дней, которые потрясли мир», одобренная В. И. Лениным и Н. К. Крупской. Джон Рид своей книгой дал драматургу понимание движущих сил Октября, а в революционном накале Смольного, который «гудел, как перегруженная током динамомашина», показал ему единство народа и вождя.
В поэме В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин» Н. Погодина поразили те строки, где поэт столкнул в разговоре один на один представителя народа и народного вождя.
Драматург берет для пьесы аналогичную ситуацию: скромно появившийся, неузнанный Ленин беседует с солдатом в Смольном. Только вместо абстрактного, безымянного солдата, выведенного в поэме В. Маяковского, Н. Погодин дает в собеседники Ильичу конкретного солдата-крестьянина Ивана Шадрина, персонаж, наделенный типической биографией.
Драматург много думал — как бы повел себя Шадрин, если бы встретился с Лениным. «В результате мучительных поисков, — рассказывал он, — я вдруг отчетливо увидел такую сцену. Из дальних дверей появляется Ленин, и родилась первая фраза: «Уважаемый, где бы тут чайку мне?»
И Ленин отвечает: «Соскучились по чаю… а?»
Эта первая ленинская реплика своей демократической тональностью явилась тем камертоном, который определил звучание всей пьесы, всей трилогии.
Такой поворот темы не был у драматурга преднамеренным, это явилось драматургическим открытием, ибо теперь Шадрин «выпрямляется» не только под влиянием ленинских идей, но и под непосредственным воздействием самого Ленина.
Драматурга охватывал трепет перед сложностью поставленной перед собой задачи. Он говорил: «Я долгое время не мог свыкнуться с мыслью, что мне предстоит просто писать текст и этот текст будет как бы свойствен Ленину».
Какую же творческую и гражданскую смелость надо было иметь Погодину, чтобы вот так, впервые в истории драматургии, столкнуть вождя революции с рядовым солдатом и чтобы вождь говорил не цитатами из своих произведений, а словами драматурга, которые были бы свойственны гениальному Ленину.
14 августа 1936 года драматург написал ясене: «…вчера утром сделал первую сцену с Лениным, о которой тебе говорил. Сцена вышла, как я ее задумал… Дело идет». Это была знаменитая сцена встречи Ленина с Шадриным в Смольном. Впоследствии, давая ей оценку, Н. Погодин сказал: «Написал я ее сразу. Пьесы еще не было. Была только эта сцена. Она была написана с вдохновением, и я считаю ее единственно законченной из всего, что написал до сих пор».
Почему эта вдохновенная сцена, написанная на одном дыхании, прошла без помарок через все стадии дальнейшей огромной работы и стала хрестоматийной? Да потому, что у Погодина вдохновение всегда являлось результатом большой предварительной работы, проделанной мысленно. Только после этого он садился за стол, как он выражался, «записывать рукой» продуманное, прочувствованное, зрелое. Хотя позже Погодин, который в творчестве оправдывал свое любимое изречение: «Труд всегда должен идти впереди таланта, ибо талант — это труд, возведенный в степень», как-то очень легко рассказывал, что эта сцена, открывшая ленинскую тему в драматургии, была написана им чуть ли не по наитию. «Я сел и в течение 20 или 30 минут написал сцену: Иван Шадрин встречается в Смольном с Лениным».
Он словно забыл, что этим вдохновенным минутам предшествовало все его журналистское творчество, которое он называл «школой «Правды» 20-х годов» и о котором говорил: «Не будь «Правды», не будь близкого общения с М. И. Ульяновой, я ни за что не взялся бы написать Ленина». К этой сцене Н. Погодина вели десятилетняя работа в газете и все его пьесы, явившиеся вехами на пути к созданию великого образа.
В сцене встречи драматург поэтизирует ленинскую человечность, его органическую простоту при общении с народом. Он показывает Ленина, который подошел к Шадрину «как равный к равному», и задает ему простые, доступные для понимания солдата вопросы, которые на самом деле полны глубинного политического подтекста. Сценический прием с неузнаванием дал драматургу возможность подчеркнуть, что не под гипнозом имени Ленина совершился исторический переворот в сознании крестьянина-солдата. К революции его толкнула сущность ленинских идей, быстро усвоенных солдатом благодаря неотразимой силе убеждения и логике вождя.