Сторож
От домика осталась печка,
Да черная труба над ней,
Да сиротливое крылечко
Из грубо тесанных камней.
Двор зарастает дикой мятой,
А все же на крылечке том
Сидит, как прежде, пес лохматый
И стережет сгоревший дом.
Днем он в лесу иль на болоте
Живет, охотясь кое-как,
Но к ночи здесь всегда найдете
Его, глядящего во мрак.
Ведь он и сам, наверно, понял,
Что не дождется никого,
Но помнит теплые ладони
И голос, кликавший его.
И по ночам — из бурелома,
Из тьмы лесной, из мглы сырой —
Шаг чей-то, легкий и знакомый,
Ему мерещится порой.
Мрамор
...Врагом сожжен и взорван этот город,
И возвращаться некому сюда,
В развалинах застрял январский холод,
В воронках дремлет ржавая вода.
На клумбах не левкои, не нарциссы —
Железный хлам и кафель от печей,
И жирные непуганые крысы
Шныряют средь осклизлых кирпичей.
Но кладбище не тронуто войною,
Оно шумит высокою травой,
И женщина за низенькой стеною,
Встав на могилу, видит город свой.
Стоит она, в раздумье сдвинув крылья,
На полувзмахе оборвав полет,
И пеплом и кирпичной красной пылью
Ее весенний ветер обдает.
А май раскинул солнечные сети...
Не улететь... Весна берет свое.
Как в облаке — в черемуховом цвете
Увязли крылья белые ее.
И вот она из чащи белоснежной,
Забыв, зачем даны ей два крыла,
Глядит с улыбкой, пристальной и нежной,
На город, где жила и умерла.
Забытый колодец
Никто к воде не прикоснется —
Паук, угрюмый чародей,
Заткал отверстие колодца
Узорной сеткою своей.
Бадейку на веревке длинной
Не стоит опускать туда —
Пропахла затхлостью и тиной
Перестоявшая вода.
От влаги мертвенной и тленной
Иди к ручью — там, у моста,
За проносящеюся пеной
Вода прозрачна и чиста.
Отхлынул зной. Пьянит прохлада.
О чем грустить, о чем жалеть?..
Прохожий! В нашем мире надо
Быть щедрым, чтоб не оскудеть.
Кто исчерпать себя боится,
Тот не избегнет нищеты,
Черпай до дна себя — сторицей
Вернешь утраченное ты.
«Возненавидел. Позабыл. Простил...»
* * *
Возненавидел. Позабыл. Простил.
Прошли года. Сегодня вспомнил снова
Тебя, закат, и шум ручья лесного,
И мостика бревенчатый настил.
И все на миг таким недавним стало:
Позвать, назвать по имени — и ты
Возникнешь из лукавой темноты,
И всех дорог нам в мире будет мало.
«А в старом парке листья жгут...»
* * *
А в старом парке листья жгут,
Он в сизой дымке весь.
Там листья жгут и счастья ждут,
Как будто счастье есть.
Но счастье выпито до дна
И сожжено дотла, —
А ты, как ночь, была темна,
Как зарево — светла.
Я все дороги обойду,
Где не видать ни зги,
Я буду звать тебя в бреду:
«Вернись — и снова лги.
Вернись, вернись туда, где ждут,
Скажи, что счастье — есть».
А в старом парке листья жгут,
Он в сизой дымке весь...
1946
Ласточка
Три года блокадных стоял в тупике
Вагон пассажирский зеленый.
Три года стоял он пустой, налегке,
Обстрелянный и запыленный.
Упали осколки стекла на откос,
Как хрупкие звонкие льдинки,
В чугунные спицы массивных колес
Ромашки вплелись и травинки.
А город зажат был врагами в кольцо,
Он гарью пропах и тротилом,
Но ласточка смело гнездо для птенцов
Под крышей вагона слепила.
Три года сюда возвращалась она
Весною, жива и здорова,
И, даже когда миновала война,
Не выбрала места другого.
Но как-то, ловя мошкару для детей —
Что вовсе не легкое дело, —
Она далеко от железных путей
Воздушным путем залетела.
Вернулась, летит вдоль путей запасных:
«Где ж дом этот длинный, зеленый?
Неужто взлетел и до новой весны
Отправился в край отдаленный?»
Головки ромашек легли между шпал,
А место как будто знакомо...
Но лишь воробей-прощелыга скакал
На месте зеленого дома.
«Где дети мои, отвечай, не томи?»
И тут воробей ей ответил:
«Ты мошками лучше меня накорми, —
На дачу уехали дети».
И лапкой небрежно махнул он на юг —
Мол, экое важное дело...
А ласточка крылья спружинила вдруг —
И «ласточкой» в небо взлетела.
И поезд она увидала вдали,
Он мчался по нивам просторным,
Зеленой стрелой вдоль зеленой земли,
Стрелой с наконечником черным.
Клубился над ним антрацитовый дым,
Мелькала за шпалою шпала,
И ласточка долго летела за ним —
За Вырицей где-то нагнала.