Роняя легкие тени,
Осинки-подростки стоят
На месте надежд, и ранений,
И невозвратимых утрат.
Играют выводки лисьи,
Тропу пробивает трава,
От неотосланных писем
Дожди отнимают слова.
И пасмурными ночами,
Летя от приморских болот,
О чьей-то любви и печали
Осенний ветер поет.
Ленинградские девушки
Широкий ров пересекает луг,
Весенние в него сбегают воды.
Он кажется не делом чьих-то рук,
А давним порождением природы.
Я вспоминаю сорок первый год.
Здесь заняли мы свой рубеж когда-то.
Но этот ров у склона двух высот
Копали не саперы, не солдаты.
Здесь девушки работали. Они,
Совсем не по-военному одеты,
Пришли сюда в те роковые дни,
Я помню их платочки и береты.
И голоса их в памяти звучат...
Они, покинув этот луг зеленый,
Отправились не в тыл — а в Ленинград,
На ближние объекты обороны.
Они ушли, бесстрашно-молоды,
На плечи взяв тяжелые лопаты,
И каблучков их легкие следы
Оттиснулись на глине синеватой.
...Летят послевоенные года
Над Ленинградом, над страной, над миром;
Мы их, наверно, видим иногда,
Тех девушек, но мы проходим мимо.
Мы их не узнаем среди других —
В ту пору мы не вглядывались в лица.
Они ж молчат о прошлых днях своих:
У них — дела, им некогда гордиться.
Но есть другие — те, которых нет,
Которых повидать нигде не сможем.
Они не встретят над Невой рассвет,
Гулять не выйдут вечером погожим.
Они в свои квартиры не вбегут,
Даря улыбки и рукопожатья.
Лишь матери седые берегут
В своих шкафах их выпускные платья.
Да у подружек школьных, у друзей
Еще по старой памяти хранятся
Их фотоснимки довоенных дней —
Шесть на девять и девять на двенадцать.
Они ни встреч не помнят, ни разлук,
Ни голода, ни пламени, ни дыма, —
И смотрят на седеющих подруг
С улыбкой ясной и неповторимой.
Голуби над элеватором
Они не знают про вчерашнее,
Они воркуют по-домашнему, —
Не на блокадных граммах вскормлены,
Не из блокадных ведер вспоены.
А он, гружен пшеницы тоннами,
Стоит над бедами вчерашними
Большими железобетонными
Боками сросшимися башнями.
И те, что воду брали в проруби,
Что на блокадном хлебе выжили,
С улыбкой смотрят:
вьются голуби
Над элеваторною крышею.
Воспоминание о госпитале
Когда отпустит боль —
Жизнь кажется легка,
И глубже синева,
И ярче облака,
И чище глубь реки,
И зеленее поле.
Жизнь кажется прекрасней,
Чем до боли.
Сохранение материи
Мне иногда совсем не нужно
Ни счастья, ни любви, ни дружбы.
Забыв свое предназначенье,
Гляжу на тихое теченье.
Гляжу в задумчивом покое
На куст, склоненный над рекою.
И вспоминаю, вспоминаю...
Я что-то помню, что-то знаю.
Трава шуршит, ногой примята, —
А я травою был когда-то,
Землей и небом был когда-то,
Лучом рассвета и заката.
Вы все меня спокойно ждете,
Лишь иногда — сквозь сон — зовете.
И я вернусь, к покою жаден, —
Школяр, набегавшийся за день.
Когда моя настанет осень,
Вернусь ко всем, кого я бросил:
К земле — землей, к траве — травою
И к небу — ясной синевою.
Счастье
Счастье мне противопоказано,
Мне невыгодно быть счастливым:
Голубыми путами связанный,
Становлюсь нетрудолюбивым.
Все мне чудится подсознательно,
Что судьба меня только дразнит, —
В будни радость не обязательна,
Радость — это недолгий праздник.
За характер свой не в ответе я,
Он со мной до смерти пребудет, —
За века, за тысячелетия
Не приучены к счастью люди.
Жизнь, старуха с чертами резкими,
Им дарила, с Богом не споря,
Счастье мелкими разновесками
На пудовые гири горя.
Много радости нам отпущено,
Но и горе не раз встречали.
Знаю, люди века грядущего
Знать не будут моих печалей.
Мир, от горя отмытый начисто,
Ощутят они всем дыханием.
Стань же, счастье, рабочим качеством
И естественным состоянием!
Жизнь не кончается
Жизнь не кончается там, где кончается, —
Что-то другое там начинается.
Только не райское, только не адское:
Ляжешь пылинкой на чьем-то лацкане,
Станешь травинкой и чьей-то сказкою,
Белой снежинкой приникнешь ласково
К чьему-то окошку в вечерний час.
Слезы