«Амнезия, амнистия души...»
* * *
Амнезия, амнистия души,
Забвенье бед и полное забвенье.
Былого нет. Все заново пиши,
Как гений — первое стихотворенье.
Но так ли? У больного грустен взгляд:
Нет прошлого — подмоги и опоры;
Дома и люди о себе молчат,
Безмолвствуют грядущего просторы.
И нет ему в забвении добра,
И нет пути темней и безысходней —
Шагать, не зная завтра и вчера,
По лезвию всегдашнего сегодня.
«Звезды падают с неба...»
* * *
Звезды падают с неба
К миллиону миллион.
Сколько неба и снега
У Ростральных колонн!
Всюду бело и пусто,
Снегом все замело,
И так весело-грустно,
Так просторно-светло.
Спят снежинки на рострах,
На пожухлой траве,
А родные их сестры
Тонут в черной Неве.
Жизнь свежей и опрятней,
И чиста, и светла —
И еще непонятней,
Чем до снега была.
Подражание старым мастерам
Нас двое — я и я. Один из нас умрет,
Когда настанет день и час его пробьет;
Уйдет в небытие, растает словно дым,
Растает — и навек расстанется с другим.
Пускай твердит ханжа: «Враждебны дух и плоть».
Здесь дьявол ни при чем и ни при чем Господь.
Не с телом — сам с собой в борьбу вступает дух,
Когда в самом себе он разделен на двух.
Жизнь, словно прочный бриг, по хлябям, по волнам
Несла обоих нас, не изменяя нам, —
Но в штормовые дни один крутил штурвал,
Другой, забравшись в трюм, молился и блевал.
Умрет лукавый раб, умрет трусливый пес —
Останется другой, который службу нес.
Бессмертен и крылат, останется другой
На вечный праздник дней, на вечный суд людской.
1971
Учебные тревоги
Сегодня памятна немногим
Та довоенная игра:
Сигнал химической тревоги
Звучал со школьного двора.
Противогазы надевали
И шли, выравнивая шаг,
И стеклышки отпотевали,
И кровь тиктакала в ушах.
И было в жизни всё, что надо,
И молодость была легка,
Лишь голоса идущих рядом —
Как будто бы издалека,
Сквозь маску.
И наставник классный,
Едва мы возвращались в класс,
С задумчивостью, нам неясной,
На нас поглядывал подчас.
Склонясь над нашею судьбою,
Он достоверно знал одно:
Там, в будущем, сигнал отбоя
Не всем услышать суждено.
Сроки храненья
Напрасно старается память
Достигнуть былых берегов —
Чьего-то лица не представить,
И чьих-то не вспомнить шагов.
Кончаются сроки храненья
Для многих имен и страстей,
Для юношеских невезений,
Для давних надежд и вестей.
Но всё, чем жилось и дышалось
На дымных распутьях войны,
Не убыло, и не распалось,
И явью является в сны.
Там радости и сожаленья,
Там холод и вспышки огня —
И памяти сроки храненья
Даны до последнего дня.
Военные ордена
Сиротеют военные ордена.
Кто вернулся живым тогда,
Тех, кого на войне не взяла война, —
На мушку берут года.
Мы живем — живые среди живых,
Но друзей уже многих нет —
Командиров запаса и рядовых,
Журналистов военных лет.
Не дарит бессмертия мирный быт,
Не молодит седина.
С паспортов на дерево и гранит
Переносятся письмена.
Так вне строя, забыв земные дела,
Отбываем волей судеб
К тем, кого война на войне взяла,
С кем делили блокадный хлеб.
Но Отчизна навеки нам дана —
Это ей мы в свой строгий час
На храненье сдаем свои ордена,
На храненье сдаем свои имена
И уходим в вечный запас.
«Мне город — каменное утешенье...»
* * *
Мне город — каменное утешенье,
Хоть не поймет вовек его душа
Моих ошибок мелких мельтешенья,
Моих удач, не стоящих гроша.
Шаги мои всё медленней и глуше —
А он, как встарь, нелицемерно-строг,
Как прежде, неподкупно-равнодушен,
Но никогда я в нем не одинок.
Когда окончится мой век мгновенный,
Мой город не расстанется со мной.
Я верую, что вечны эти стены —
И мне не надо вечности иной.
Неизвестные
Там, где стоит вон тот кирпичный старый дом,
Сто лет назад тропинка узкая струилась,
И кто-нибудь кого-то ждал на месте том,
Напрасно ждал — и всё забылось, всё забылось.
Где трансформаторная будка на углу —
Когда-то кто-то у калитки приоткрытой
Расстался с кем-то и шагнул в ночную мглу,
И слезы лил, — и всё забыто, всё забыто.
Мы их не встретим, не увидим никогда,
Они ушли — и отзвучало всё, что было.
Их без осадка, без следа и без суда
В себе стремительная вечность растворила.