Башенной, горной страшусь высоты я,
Но в самолет вхожу спокойно.
Вот уж внизу купола золотые —
Будто головки гвоздей обойных.
Вижу: с крышами вровень — площадь,
С нивами вровень — леса и рощи,
В землю, как сваи, вдавились башни,
Стала планета совсем простою.
Так высоко, что уже и не страшно,
Страх высоты побежден высотою.
С юностью я боялся расстаться —
Канула юность, ушла в былое.
Гасли огни промелькнувших станций,
Как угольки под седой золою.
Первые встречи, первые чувства,
Радости молодости своевольной
Так далеки, что уже и не грустно,
Так далеки, что уже и не больно...
Инфляция слова
Романтика, кто ты? Неужто
Опущен таинственный флаг?..
Усталое слово — кормушка,
Банальности фирменный знак.
Ты храбрых водила в разведку,
Во гневе вздымала копье —
Теперь обернули конфетку
В бумажку, где имя твое.
Ты с выгодой пущена в дело,
Тебя на расхожий мотив
Поет безголосая дева,
Слюней в микрофон напустив.
В лесу, где лютуют туристы,
Березки и елки губя,
Под вечер гундосый транзистор
Расслабленно славит тебя.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда-то рожденные новью,
С годами теряя права,
На сером кресте суесловья
Распятые гибнут слова.
Живая их суть остается,
Да только не сразу она
По-новому нам отзовется,
Не сразу войдет в письмена.
1973
Тыловая баллада
Дразнили крысой тыловой,
А был он писарь полковой,
Нестроевой солдат.
За то, что почерк был красив,
За четкий воинский курсив
Он был зачислен в штат.
Поскольку он в детдоме рос,
Никто не загрустил всерьез,
Когда он призван был.
Он, непригож и неженат,
Один шагал в военкомат —
Никто не проводил.
Кого-то он давно простил,
Кого-то он в письме просил:
«Хоть строчку напиши...»
Ответа ждал напрасно он —
Других, счастливых, почтальон
Поддразнивал: «Спляши!»
...В штабной землянке он сидел,
Немало было всяких дел
Поручено ему.
(Ах, жизнь у писаря легка,
Передовая неблизка —
Издалека, издалека
Казалось кой-кому.)
Гремел, гремел военный гром,
А писарь все водил пером
С рассвета дотемна.
Не только кровь войне нужна —
Бумагу жадно жрет война,
Чернила пьет она.
...В то утро враг — в который раз! —
Решил побеспокоить нас
Средь елей и болот;
Он орудийные стволы
Навел на ближние тылы —
Обычный артналет.
Минут пятнадцать бил подряд,
Обстреливая наш квадрат,
И вот снаряд шальной,
Нежданный двухпудовый гость,
Накаты прорубив насквозь,
В блиндаж попал штабной...
Теперь уж не придет ответ —
Ни тыла нет, ни фронта нет
Уже тридцатый год.
Связист не тянет провода,
И письма не идут сюда —
За тридевять невзгод.
Могила поросла травой,
И ель над самой головой
Уходит в облака...
Он был не трус и не герой,
Не командир, не рядовой —
А просто писарь фронтовой
Пехотного полка.
Ночное чтение
Над томом Плутарха осеннею ночью
Склонюсь — и минувшее вижу воочью.
Как будто остывшей поверхностью лавы
Неспешно шагаю, листая страницы
Запекшейся крови, свалявшейся славы,
Всего, что свершилось и не повторится.
О старец, твои ниспровергнуты боги,
Твоим аналогиям нет аналогий, —
Ну где этим римлянам древним и грекам
Тягаться с двадцатым космическим веком!
...Ушедшею давностью дышат страницы,
Но, книгу закрыв, я не в силах забыть их.
Под шлаком былого кипит, пузырится
Бессонная магма грядущих событий.
Соотношения
Из мигов состоят года,
Из капель — пенные валы,
И в сладкой мякоти плода
Так зернышки его малы.
Величественная гора,
Взметающая град камней, —
Всего лишь только кобура
Сил, что стократ ее важней.
Нам разум освещает путь,
Но как бы некою горой
Вещей естественная суть
Заслонена от нас порой.
И если приоткрылись мне
Истоки следствий и причин,
То чувствам ясны не вполне
Соотношенья величин.
...Но пусть порой я нищ и гол
Перед игрою внешних сил,
В свой череп — костяной чехол —
Я всю Вселенную вместил.
Зарытый канал
Я с вокзала иду, как бывало,
Я ступаю на старенький мост;
Он теперь над зарытым каналом
Будто странный, ненужный нарост.
Вспоминаю, что было и сплыло,
Необъятное силюсь объять
И невольно гляжу за перила:
Вдруг себя там увижу опять.
Сколько тысяч моих отражений
Там осталось в зарытой воде...
Неужели теперь, неужели
Нет меня уже больше нигде?