Из темной ниши сквозь летящий снег
Святой глядит на землю без укора —
И небо, словно магазинный чек,
Наколото на острый шпиль собора.
1976
Случайность
Тебе идет седьмой десяток лет,
А чем ты тех, кто раньше умер, лучше?
Поскольку бога не было и нет,
За все благодари ничтожный случай.
В сложнейшей иерархии причин,
Несущих нам спасенья и кончины,
Порой главнейший обретают чин
Не очень-то большие величины.
Гляди, гляди в минувшее, старик!
Твое везенье, может быть, таится
В пушинке тополиной, что на миг
У снайпера повисла на реснице.
И, может быть, давно б тебя земля
Взяла, избавив от соблазнов поздних,
Но старшина, блокадный хлеб деля,
На целый грамм в твою ошибся пользу.
Живи — и помни средь земных забот,
Что для других все кончилось иначе, —
И их невольно оскорбляет тот,
Кто видит смысл в своей слепой удаче.
«На миг оглянуться...»
* * *
На миг оглянуться —
А что там у нас за спиной?
Там ласточки вьются
Над старой кирпичной стеной,
Там детские ссоры,
Счастливейших дней череда,
Там ясные взоры, —
Никто нас не пустит туда.
На миг только глянем —
Какие мы были в былом?
Там утречком ранним
Идем по тропинке вдвоем.
Мы оба прекрасны
(При взгляде из нынешних лет) —
И оба не властны
Вернуться туда, где нас нет.
На миг оглянуться —
Траншея, болотистый луг.
«Оставь затянуться!» —
Твердит умирающий друг.
Он там, в сорок первом,
Он молод на веки веков,
Он в гости, наверно,
Не ждет никаких стариков.
В минувшее горе
Нам тоже вернуться нельзя —
В другое, в другое,
В другое уводит стезя.
Три странника
Ходят, бродят без дорог,
Головы склоня,
Стыд, стыдище и стыдок —
Кровная родня.
Даже в выходные дни
Нет покоя им,
И равно видны они
Зрячим и слепым.
Ты их сам не раз встречал
На путях своих,
И краснел, и замирал
Ты, увидя их.
Уж не так ты, значит, плох,
Грешный человек...
Бойся тех, кто этих трех
Не видал вовек.
У телевизора
Свет все более сходится клином,
Телефонных не слышно звонков.
К телевизору, будто к камину,
Тянет под вечер двух стариков.
Оба смотрят с улыбкой умильно,
Как мелькают чужие места,
Как струятся серийные фильмы,
Где развязка, как в песне, проста.
И давно им не кажется странным,
Что, на зов их явившись извне,
Застекленные люди и страны
Возникают в астральном огне.
Одиночеств людских разбавитель,
Растворитель печалей дневных,
Допоздна угловой этот житель
Колдовать будет в комнате их.
Но едва в нем огонь оттрепещет —
Ночь нахлынет своей чередой,
И в экран его смотрятся вещи,
Как в аквариум с мертвой водой.
И становится холодно дома,
И, старательно застеклены,
Снимки родственников и знакомых
Не мигая глядят со стены.
Беседа с другом редактором
Говорят: пора на мыло,
Седина — не благодать...
Друг, вот если б можно было
Жизнь мою переиздать!
Я отвел бы больше места
Для пиров и для побед,
Напрочь вытравив из текста
Огорченья прошлых лет.
Всей судьбы своей зигзаги
Вытянув в прямую нить,
Наяву и на бумаге
Заново б я начал жить!
Друг редактор мне ответил:
«Самому себе не лги!
Ты высказыванья эти
Для глупцов прибереги.
Грусть и радость своенравны —
Это знают мудрецы;
Грусть и радость равноправны,
Словно сестры-близнецы.
Утвердясь в душе бессрочно,
Перевесив груз невзгод,
Счастье наше, как нарочно,
Счастьем быть перестает.
Пой бесхитростные песни,
Плачь и радуйся с людьми
И судьбы неравновесье
С благодарностью пойми.
Ибо, как ты там ни прыгай,
Но для каждого из нас
Жизнь — загадочная книга —
Издается только раз».
Городская элегия
Пусть мысль моя покажется нелепой.
Брел мимо кладбища — и ясно стало мне,
Что там, среди его крестов и склепов,
Старуха смерть отсутствует вполне.
Что делать ей средь этой тишины,
Где все концы с концами сведены,
Что взять ей с тех, кого она взяла, —
Не здесь она ведет свои дела.
По улицам она и по больницам рыщет —
Среди живых она добычу ищет.
Последний наставник
Я сменил шесть наставников-десятилетий,
И теперь начинаю о них сожалеть я:
Это были совсем неплохие ребята —
Голодранцы, бродяги, трудолюбцы, солдаты...