— Коренной мужик, товарищ Плеханов.
— У нас с Владимиром Ильичем бесконечные споры насчет крестьянства, — усмехнувшись, проговорил Плеханов. — Так что вы для меня просто находка.
— Таких находок, товарищ Плеханов, много сыщется, — весело ответил Флегонт. — Растет наша сила на деревне.
— Слышали, слышали? — оживленно подхватил Ленин. — Георгий Валентинович, будь это вам известно, препорядочный скептик в смысле наших упований на крестьянство, то есть, разумеется, на беднейшее крестьянство и на его роль в революции.
— Что ж, видно, придется мне лечить Георгия Валентиновича от скептицизма, — рассмеявшись, сказал Флегонт.
— Ишь ты, какие словечки знает! — в свою очередь, рассмеялся Плеханов.
— Всему обучишься за десять лет, товарищ Плеханов, — ответил Флегонт, давая понять Георгию Валентиновичу, что он не новичок и уже давно обтесался среди просвещенных людей.
— Десять лет? — Плеханов поднял на Флегонта глаза, всегда подернутые дымкой задумчивости. — Десять лет в организации? — переспросил он.
— В предварилке сидели стенка в стенку, — сказал Ленин. — Угощал меня каждый день пением. Отлично поет «Вечерний звон»…
— Песня, которую я тоже очень люблю, но уже давно, очень давно не слышал, — с печалью признался Плеханов.
— Дело поправимое, — заметил Флегонт.
— Да, да, непременно хочу вас послушать. — И, обратившись к Ленину, спросил: — Может быть, начнем?
— Да, да, — заторопился Ленин. — Вы устроились? — спросил он Флегонта.
— Устроен, устроен, — успокоила его Крупская. — Мне надо тебе кое-что сказать. — Она отвела Ленина в сторону и несколько минут разговаривала с ним вполголоса.
Плеханов позвонил в колокольчик. В зал группами и поодиночке начали собираться делегаты.
Флегонт, разыскав человека, с которым должен был идти в город, покинул съезд.
На заседаниях он бывал редко. Сорок три делегата с решающим голосом, восемь с совещательным, гости из партий Польской и других, приезжающие и уезжающие, были на попечении Флегонта. Завтраки, обеды и ужины, гостиницы, поездки по городу в свободные часы, подготовка к очередному заседанию, переписка протоколов (каждый протокол предыдущего заседания утверждался на следующий день), хлопоты о том, чтобы Владимира Ильича ничем не отвлекать от работы съезда, помощь Крупской, претензии делегатов — все это лежало на Флегонте и еще двух товарищах, к сожалению, не слишком одаренных организаторскими талантами.
Лишь ночью, забрав у секретарей протоколы съезда, он знакомился с тем, что там происходит. Чтобы понять весь ход прений, Флегонт читал протоколы и тех заседаний, к началу которых опоздал.
Помимо всего прочего, особенно интересовала его та часть Программы, где говорилось о крестьянстве. Он представлял, скольких трудов стоило Владимиру Ильичу отбить наскоки оппортунистов на крестьянскую часть Программы. Вопя о нереволюционности мужика, они разоблачали сами себя: нежелание и боязнь поднимать массы на революцию были слишком очевидны. Союз рабочих и крестьян они отвергали с пеной у рта.
Уже после съезда в письме Ольге Михайловне Флегонт сообщал слова Ленина о том, что крестьянская масса привыкнет смотреть на социал-демократию как на защитницу ее интересов.
Из тех же протоколов Флегонт узнал, с какими боями удалось Ленину и твердым искровцам (так назывались его сторонники) отстоять в программе положение о диктатуре пролетариата.
Лишь два-три раза удалось Флегонту выкроить время и присутствовать на заседаниях съезда.
Двадцать третье по счету заседание окончилось поздним вечером пятнадцатого августа.
Флегонт хорошо запомнил эту дату, потому что как раз в тот день шел открытый бой между Лениным и Мартовым, бой, приведший впоследствии к расколу партии.
Заседание началось длинной нервной речью Мартова. Он закончил ее словами, что для нас-де рабочая партия не ограничивается организацией профессиональных революционеров. Она состоит, сказал далее Мартов, «из них плюс вся совокупность активных передовых элементов пролетариата».
Вслед за Мартовым поднялся Плеханов, выступления которого, как знал Флегонт, все очень ждали. С самого начала боя он не проронил ни слова.
В тот вечер Плеханов был в хорошем настроении, сыпал остротами в перерывах; делегаты до слез смеялись. Так же весело начал он и свою речь:
— Еще сегодня утром, слушая сторонников противоположных мнений, я находил, что то сей, то оный набок гнет, — начал Плеханов под общий смех; лишь Мартов хранил молчание. — Но чем больше я вдумывался в речи ораторов, тем прочнее складывалось во мне убеждение в том, что правда на стороне товарища Ленина… По проекту Ленина членом партии может считаться лишь человек, вошедший в ту или иную организацию. Противники этого проекта утверждают, что этим создаются какие-то трудности излишние. Но в чем заключаются эти трудности? Говорилось о лицах, которые не захотят или не смогут вступить в одну из наших организаций. Что касается тех господ, которые не захотят к нам, то их нам и не надо. Здесь сказали, что иной профессор, сочувствующий нашим взглядам, может найти для себя унизительным вступление в ту или иную организацию. По этому поводу мне вспоминается Энгельс, говоривший, что, когда имеешь дело с профессором, заранее надо приготовиться к самому худшему…