Ландышев. Тася, ты за весь день часу дома не посидела. Что с тобой делается?
Тася. День необыкновенный, папа.
Ландышев. Деликатной девушке находиться среди толпы… Это уж срам какой-то.
Тася. А мне кажется, что я этот день на крыльях провела.
Ландышев. Тася, да девичье ли дело…
Тася (перебивает). Не огорчайся, с завтрашнего дня я уж ногой не ступлю вон из дому.
Ландышев. Как трудно нам без матери! Давно пора тебе замуж, деточка.
Тася. Пора, пора.
Ландышев. А то еще революцией начнешь увлекаться. Это уж будет самое великое несчастье.
Тася. Не беспокойся, папа, никакого несчастья не случится.
Ландышев. Пойдем домой, не могу я один.
Тася. Пойдем, папахен мой, пойдем, не огорчайся.
Входят Карп и Акафистов.
Карп (Тасе). О дщерь непокорная, уйди под сень родительскую.
Тася. Неужели, Карп, ты еще не надоел самому себе?.. Как противно!
Ландышев. Тася, стыдно осуждать человека в его летах.
Тася. Ты еще не знаешь, папа, на какие гадости способен этот человек. Не хочу говорить о нем. Отвратительно. (Уходит.)
Карп. Берегите дочь, господин Ландышев, стервятник кружится над ее чистой головкой.
Ландышев. Моя дочь не способна сделать не то что непристойный, но даже мало-мальски неугодный мне поступок. Так что вашу заботу о ней я считаю неуместной.
Карп. Не о ней, святой, пекусь… Я вам о дьяволе говорю…
Ландышев. Пьяны вы, сударь… вот что я думаю.
Карп. Рад бы, но не умею… В человека не верю… скучно жить.
Ландышев (Акафистову). Управляете, Акафистов?.. Совет не нужен?..
Акафистов. А чем управлять? Водонапорной башней?.. Все остановилось.
Ландышев. Нового политического курса изволите держаться?
Акафистов (истерично). Чего вы от меня хотите?.. Я — блоха… вот, насекомое… «Курс», «курс»!
Ландышев. Но все мы видели в вас потенциального борца.
Акафистов. Боритесь сами… Пожалуйста… если вам интересно.
Ландышев. Но я не знаю, что делать, ибо не готовился.
Акафистов. А я, думаете, знаю… Готовились, книжки читали… а когда время пришло — не знаем, чего делать.
Ландышев. Тогда это трагично.
Акафистов. Говорю вам, — маленький я человек… всякий раздавить может.
Ландышев. Странно, знаете ли… Я был иного мнения о вашей личности. Но извините. (Уходит.)
Акафистов. Ты, отец, скройся со станции. В трактир ступай.
Карп (со слезами). Предали мы с тобой людей живых, честных…
Акафистов. Кого предали, что мелешь? Сильные мира понудили… А князь мог и без нас обойтись.
Карп. А за что предали-то? Его холуй двадцатипятирублевку сунул и еще велел князю поклониться.
Акафистов. Свяжись с пьяницей… раскис, как баба.
Карп. Продали, предали… По рукам кровь струится.
Акафистов. Залил глаза… Скройся.
Карп. Продали, предали…
Занавес
Действие третье
Платформа. Поезд. Утро. Багровые облака. Юлай.
Юлай (без горечи). Какой ты глупый, Юлай, беда. Смотри теперь, как бы самого тебя не зарезали… воронам на закуску. (Смотрит, в сторону.) Гриша, указывай, что нам делать.
Появляется Костромин.
Костромин. Самое важное в эти последние минуты — поезд не задержать. Слушай, сейчас механик платком махнет — ты давай первый звонок, а потом смотри на часы. Поезд простоит после первого звонка шесть минут, как ему полагается, а ты второй звонок дашь через три минуты, а третий — за минуту до отправления.
Юлай. Хорошо, я это все сделаю. Ты скажи на прощанье — прошел наш день навеки? Больше такого дня мы никогда не увидим?
Костромин. Сам знаешь, что уезжаю сражаться туда, где решаются судьбы рабочего класса.
Юлай. Прямо отвечать не хочешь… значит, плохо. Не знаю навеки, не знаю, нет. Зато знаю теперь, кого крушить надо.
Костромин. А раз знаешь, Юлай, то и сокрушишь в конце концов. Но прощай, любезный мой, не своди глаз с паровоза.