Ванятка улучил минуту, достал с полатей старые отцовские сапоги и вставил туда ноги. На спину и на голову углом накинул от дождя мешок и отправился.
До училища было три версты. Грязь стояла непролазная. Колеса вязли по ступицу, лошади едва вытаскивали ноги.
Ванятка на улице сейчас же утонул сапогами, и когда потащил ноги, они вылезли из сапог. Тогда он ухватился за голенище, вытянул сапог и переставил одну ногу; потом ухватился за голенище другого сапога, переставил, — так и стал передвигаться, переставляя ноги.
В пот ударило Ванятку. Он разогнулся и глянул назад: уныло опустив голову и хвост и вытаскивая грязные лапы, плелся Забияка, а за ним то присядет, то прыгнет Одноглазый, по самые уши в грязи.
Ванятка замахнулся:
— Уйдите вы! Вам нельзя... Пошли, пошли!..
Забияка покорно завилял хвостом, с которого текла грязь, а Одноглазый недоумевающе поводил ушами.
Ванятка стал швырять в них грязью, а они не понимали, за что это. Пошли!.. Убью... — кричал Ваня, отогнал и опять побрел, утопая в грязи.
Косой дождь все так же сек лицо и заливался за шею и в рукава. Идти было мучительно тяжело. Только когда выбрался на полугорье и пошел косогором по каменистому хрящу, стало суше.
Вдали из-за сада показалось белое здание школы. Ваня, подходя к училищу, оглянулся: Забияка, нагнув голову, хитро крался, а Одноглазый стоял столбиком, пошевеливая ушами.
Ваня опять с отчаянием стал швырять в них камнями, комьями грязи, со слезами озлобления крича. Забияка, поджав хвост, мокрый и жалкий, побежал под дождем домой, а за ним, то задерживаясь, то скачками, пошел Одноглазый. Выскочила откуда-то, тявкая, собачонка, и заяц умчался.
Ваня обтер в сенях свои чудовищные сапоги и вошел в школу. Там стоял невероятный содом, гам, шум — была перемена.
Ребятишки накинулись на Ваню.
— A-а, зайчиный отец!..
— Ванька, здорово!..
Ваня стоял посреди них, не зная что делать. Когда пробил звонок, все повалили в класс. Ваня, шмурыгая по полу сапогами, которые он с трудом поднимал, вошел вслед за другими и примостился на краешке парты.
Вошел учитель. Все закричали:
— Новичок! Новичок!
Учитель подошел к Ване:
— Ты чей?
Ваня стоял, упорно глядя в пол.
— Ну, что ж ты не говоришь? Чей же ты?
— Мамкин, — угрюмо сказал Ваня, все глядя в пол.
Ребятишки покатились от хохота и закричали:
— Заячий хозяин...
— Он Щербаков... Щербака рыжего сын.
Учитель улыбнулся.
— Зачем же ты пришел?
— Букварь.
Все опять засмеялись.
— Сколько тебе лет?
— Об рождестве девятый пойдет.
— Видишь, хлопец, ты еще мал; приходи на тот год.
— Я реветь буду, — все так же хмуро заявил Ваня.
Учитель опять улыбнулся и ласково погладил его по голове.
— Ну, хорошо, оставайся пока; слушай, о чем тут говорят; я сам поговорю с отцом.
Класс стал заниматься, а Ваня, напрягаясь и морща лоб, слушал, ничего не понимая, и чувствовал себя, как в церкви.
Урок подходил к концу. Вдруг все головы повернулись к окну, и учитель остановился на полуслове: в омытом дождем стекле виднелись две морды, внимательно глядевшие в комнату, — одна косматая, другая с длинными ушами.
Ребятишки захохотали.
— Это что такое? — спросил учитель.
— Это Ванькин кобель да заяц.
— Одноглазый...
— На задних ногах стоят...
— Они у него выучены...
Учитель строго сказал:
— Это не годится. Нельзя так.
Ваня горько разрыдался:
— Я их убью. Я их прогонял, они не слухают. Я их собаками зацукаю...
Учитель, успокаивая, опять ласково погладил по голове:
— Ну, ничего, ничего, успокойся. Только не бери их с собой в другой раз.
Потом позвал сторожа и что-то сказал ему. Сторож, стуча в сенях сапогами, хлопнул наружной дверью, и в стекле разом исчезли и косматая и ушастая морды.
Когда Ваня ворочался, на косогоре его ждали и Забияка и Одноглазый, невыразимо грязные. Забияка, радостно визжа, прыгал и лизал в лицо, а Одноглазый становился столбиком и барабанил по коленям. Ванятка ласкал обоих и, радостный и счастливый, держась руками за голенища, чтобы не вылезли ноги, добрался домой.