Зина (до крика). Знаю я это знаменитое стихотворение! Это отвратительное стихотворение!
Иван (не отрываясь от толстой клетчатой тетради). Во-первых, не кричи. Во-вторых, почему оно отвратительное?
Зина. Во-первых, твой магнитофон орет всю жизнь, и я не делаю тебе замечаний. Во-вторых, я читала это стихотворение в Москве в университете, когда вышла книга стихов Бунина. И эту вещь я как раз запомнила.
Иван. Хорошо, читала, рад, запомнила. Но все- таки ты объясни, почему это дивное стихотворение ты считаешь отвратительным?
Зина (убирает со стола). Я знаю, что наши разговоры только помогают тебе работать со своими уравнениями… И все-таки скажу. Поэзия без жизненности, по-твоему, не поэзия. Ты слушаешь?
Иван. «…без жизненности не поэзия». Слушаю.
Зина. Жизненность этого знаменитого стихотворения состоит в том…
Иван. Ого! Да ты, как самый настоящий… но продолжай.
Зина. Пожалуйста, не сбивай. Я все равно выскажусь. Жизненность здесь в том, что некоего господина покидает любимая женщина, с которой он сроднился. Он остается один. Идет дождь на дворе. Ему скучно, холодно… Он с тоски хочет выпить и при этом размышляет, что хорошо бы заменить женщину собакой.
Иван. Ну и что? Собакой… да. Возможно. (Спохватившись.) Как? Ты считаешь? Нет, дорогая, ты ничего не поняла. Но послушай, наконец!
«Но для женщины прошлого нет». Прекрасно сказано. Истина. Но какая же связь между женщиной и собакой?.. (Помолчав.) Хотя… Поэтическая мысль блуждала где-то рядом.
Зина. Стихотворение, я помню, называется «Одиночество». Вот-вот. Одиночество, которое может заполнить женщина, вино или собака.
Иван (сердится). Зина, нельзя же так.
Зина. Можно!
Иван. А почему эта запальчивость?
Зина. У женщин в моем положении появляется раздражительность. Мне не нравится некий господин, которому хочется купить собаку. Вот и все. (Уходит с тарелками. От порога). А что у женщины прошлого нет — я этого не знала… странная мысль.
Иван. Эта истина, кажется, стара.
Зина. Я отстаю, Иван, как от старых истин, так и от новых. (Уходит.)
Иван моментально забывает о разговоре, углубляясь в свою тетрадь. Тянется за сигаретами, ощупью находит пачку. Закуривает. Еще громче запускает музыку. Ворочается, ложась удобнее. Напевает. Можно понять, что он занимается вычислениями и разговаривает сам с собой. Садится. Весь в процессе мысли. Что-то найдено. В самозабвении он ищет, куда бы положить горящую сигарету, и кладет ее в карман брюк. Снова ложится. Делает записи в тетради. Доволен. Счастлив. Поет во весь голос. Из-за спины его появляется струйка дыма, которая быстро разрастается. Комната начинает наполняться дымом. Входит Зина. Она закрывает уши от музыки и выдергивает шнур магнитофона.
Зина. Неужели ты мог так накурить?
Иван (ворчит). Сами делаете что-то на кухне. Задохнуться можно.
Зина. Мы ничего не делаем.
Иван. Но откуда дым?
Зина. Я не знаю.
Иван. И я не знаю.
Зина. Дым идет из тебя.
Иван. Брось шутить. Я очень занят. Сейчас решается судьба одного опыта. Он был поставлен в корне неверно.
Зина. Это вполне возможно, Иван, но ты горишь.
Иван. Горю, конечно, если опыт поставил неверно.
Зина. Ты горишь не условно, а реально.
Иван. Неужели? Это уже делается забавным.
Зина. Да, Иван, безумно забавно. Горят твои лучшие штаны.
Иван. Разве они на мне?
Зина. Не на мне же, милый! Беги в ванную.
Иван. А Матильда там?
Зина. Горе ты мое! Пойми, на тебе горит одежда…
Иван. Вот какая неприятность… начинает припекать. Таких историй со мной не случалось. (Уходит.)
Зина. Почему мне не смешно? Почему мне так невыразимо грустно? (Раскрывает окно, берет книгу, устраивается на подоконнике).