Суходолов. Замолчи… Пожалуйста, прошу.
Армандо. Не трону больше, я о другом… Милое воспоминание про самого себя. Армандо мог бы сделаться великим музыкантом, но пришла она. (Указал на водку.) А она пришла вслед за моей Лаурой. Может быть, твой выбор выше и достойнее. Я ее не знаю.
Входит официант.
Суходолов. Много должен музыкант? (Достал деньги, положил на стол.) Этого хватит?
Официант утвердительно кивает.
Купите ему билет на первый проходящий поезд и отправьте. Он болен. (Уходит.)
Официант. Ну что за человек?! А ведь какой солидный! Но недоволен вами. Очень недоволен.
Армандо. Уйди…
Официант уходит.
(Со слезами на глазах берет скрипку.) Цела ты… со мною ты… О моя муза! О моя муза!
Занавес
Действие третье
В палатке Суходолова на строительстве, днем. Павел Михайлович, Дононов.
Павел Михайлович (говорит по телефону). Ты не задерживайся, Димитрий Алексеевич, спеши… новости большие. (Положил трубку.)
Дононов. Ох, новости, новости… а тут еще жара немыслимая. И вообще трудная досталась стройка. Но прошу… рассказывайте. Кого снимают? Не томите.
Павел Михайлович. Никого.
Дононов. Вы шутите! Кого-то непременно должны снять. Без жертв нельзя.
Павел Михайлович. И в жертву вы, конечно, себя не готовили. А?.. Кого-нибудь другого — Суходолова, меня…
Дононов. Вас?! Зачем же вас?
Павел Михайлович. Значит, Суходолова! Вот оно, тайное желание!
Дононов. Извините, Павел Михайлович, я ничего не сказал.
Павел Михайлович. Черта мне в том, что не сказал. Тем только и жил. Как пропустить такой прекрасный случай, когда можно человека заклевать!
Дононов. Павел Михайлович, я не клевал.
Павел Михайлович. А заявление жены… кто раздул?
Дононов. Простите — был обязан.
Павел Михайлович. Был обязан разобраться, а не варганить грязную историю.
Дононов. Павел Михайлович, я все же прошу… Я не варганил.
Павел Михайлович. Будет, Афанасий Кузьмич.
Дононов. Пересолил… но по личному убеждению, поскольку живу с собственной женой…
Павел Михайлович. Подите вы с вашими мещанскими добродетелями!
Дононов. Значит, крепкая семья — мещанство? Интересно. Далеко же мы зайдем с подобными суждениями.
Павел Михайлович. Не семья мещанство, поймите, уважаемый товарищ, а ваши семейные добродетели, возведенные в культ общества. Вот что мещанство. Так мы дойдем до осуждения женщин за «незаконнорожденных» детей.
Дононов. Ну, если уж на то пошло, то я сам читал его письма к своему предмету… Чего он там ей не пишет, жуть! И песня, и еще нечто подобное. А дома жена сидит. Я считаю так, что если человек в личном поведении двурушничает, то он и партию способен обмануть.
Павел Михайлович. Предать… сделаться врагом народа.
Дононов. Я этого не говорю.
Павел Михайлович. Нет, говорите.
Дононов. Ну и пусть… есть логика поступков… одно из другого неизбежно вытекает.
Павел Михайлович. Вот-вот… по этой вашей логике мир состоит из двух антагонистических цветов — черного и белого. Все прочее одно двурушничество, предательство и все что угодно. Иного положения вы ни понять, ни представить себе не можете?
Дононов. Пытаюсь… не выходит.
Павел Михайлович. А есть и третье положение… потом пятое, потом десятое. Есть множество положений, которые начисто опровергают наши с вами закостенелые догмы. По догме Суходолов — бесчестный человек, по жизни — порядочный, святой…
Дононов. Не смешите. Нашли святого!
Павел Михайлович. А что он сделал?
Дононов. Прочтите письма!.. Вы их не читали.