— Прости, прости, Витя! — И, как показалось тому, даже прослезился. Несколько минут они сидели молча.
Виктор вспомнил, как унизил, как оскорбил его этот человек, вспомнил о бумаге, которую он нашел в столе у Льва и которую хранил до сих пор.
Лев крепко сжал в своих объятиях Виктора, зашептал ему на ухо бессвязные слова, оправдывался, умолял забыть, вычеркнуть из памяти, сжечь ту бумагу.
— Я был так одинок. Отвык от людей, не знал, куда деваться, как жить! Витя, ты только пойми, как я страдал тогда. А с Женей — ты знаешь…
— Не надо об этом теперь, — глухо сказал Виктор. — Не стоит вспоминать об этой истории.
Виктор и в самом деле очень боялся воспоминаний. Где-то далеко-далеко в мыслях, глубоко в сердце еще был уголок, которым владела Женя. Часто с тоской думал о ней Виктор, любил эту царапину на своем сердце, не забыл поцелуя Жени, мечтал о ней, засыпая, и ненавидел ее днем, избегал встреч с нею, не кланялся, не разговаривал и знал, что она смотрит вслед ему своими печальными зелеными глазами.
Не раз, целуя Лену, он ловил себя на том, что думает о Жене, боролся с собой, старался изгнать ее образ из сердца, не мог, — и тосковал, мучился, презирал себя.
Лев был доволен. Ему везло. Ему везло во всем. Он удачно бежал. Он вовремя попал сюда. Лев вспомнил, как он отказывался от поездки в Верхнереченск.
Апостол был прав, посылая его в город, где еще целы старые связи, где притаилась эсеровщина и в деревнях многие еще колеблются, открывая таким образом тыл…
Ему везет и с этим парнем: та дурацкая бумажка не страшна, если можно держать Виктора в руках.
— Ничего, мы тебя помирим с Женей! — сказал Лев.
— Не надо, Лев, я уже сказал тебе. Я простил тебя, я все забыл.
— Дай руку, если простил! — в волненье проговорил Лев. — Помнишь, я говорил, что мы с тобой братья из-за отцов. Слышишь? Нам нельзя враждовать! У нас в конце концов одна цель, верно ведь? Ну, скажи, правда? Брат ты мне?.. Дай мне руку, Витя!..
Виктор подал ему тонкую, белую руку.
— Ну, вот и все! — вытирая глаза, облегченно сказал Лев. — Словно дышится легче. Ведь эти годы только ты и был на моей совести.
Виктор рассказал Льву о театре, о Лене, о своих успехах — он жил сейчас бурно, каждый день приносил ему новые радости. Виктор стал равным в семье, он отдавал ей свой заработок. Дядя Петр радовался, племянник стал на ноги…
Рассказал Виктор Льву и о мадам Кузнецовой. По его словам, она совсем опустилась, окружила себя кошками и целые дни сражается с какими-то старухами в дурачки, плачет, проигрывая, хохочет, когда ей везет.
— Она совсем отвратительная стала! — с брезгливой миной сказал Виктор. — Толстая, сальная.
Они расстались, как прежде, друзьями.
Было около шести часов вечера, когда Лев постучался в дом номер четырнадцать по Холодной улице.
Дверь ему открыл рослый, краснолицый мужчина, одетый в милицейскую форму.
— Вам кого? — спросил он.
— Я слышал, что здесь сдается комната.
Краснолицый испытующе посмотрел на Льва.
— А кто вам об этом сказал?
— Разве вам не все равно?
— Нет, не все равно.
— Вам прислал привет Маркевич.
— Ну, и что же?
— Он сказал, что Николай Николаевич меня устроит. — Лев улыбнулся. — Да вы не бойтесь!
— Что значит — не бойтесь! Вы понимаете, что вы говорите?
— Понимаю.
— Никакого Маркевича я не знаю.
— Тем лучше для вас. Большая сволочь.
Хозяин квартиры рассмеялся.
— Да вы, видно, парень свойский.
— Поживем — увидим.
— Ну, входите! — сказал хозяин.
Из кухни, вытирая руки о фартук, вышла полненькая, совсем еще молодая женщина.
— В чем дело?
— Вот новый постоялец.
— Вам комнату?
— Да, мне сказали, что у вас сдается.
— Есть, есть. Вам кто сказал, уж не Макеев ли?
— Правильно. Джонни и сказал.
— Ну и молодец. Значит, пятерку заработал. Я ему пятерку обещала за хорошего постояльца. Да вот Николаю все не нравились.
Юленька провела Льва в узкую, длинную комнату.
— Вот и жилье. За стеной мы с Николенькой помещаемся. Это мой муж. Николай Николаевич его зовут. Он здесь у нас жил, вот в этой комнате. А потом на мне женился.
— Это вы, пожалуй, и меня жените! — рассмеялся Лев. — Нет ли у вас сестренки? Вроде вас?
— Почему же вроде меня? — Хозяйка вильнула глазами.
— Да так, вы в моем вкусе.
Юленька рассмеялась.
Лев осмотрел комнату; в ней стояли чистая кровать, стол, диван.