— Я пойду. — Богородица поднялся.
— Стой! Если ты, — прошипел Лев, — хоть пальцем двинешь без меня, — смотри. Ты меня знаешь!
— Лев, а Лев, — зашептал Богородица. — Тебе, что, жалко его?
— Сейчас не время, Миша. Его без нас уберут. А не уберут — я о тебе не забуду… Пожалуйста, работай.
Богородица подошел к двери, постоял около нее, подумал что-то и сказал:
— А истину я нашел.
— С чем и поздравляю, — буркнул Лев и принялся за галоши.
— Истину только я знаю. Ты еще за ней прибежишь. А я тебе тогда шиш покажу.
Он вышел, но через минуту возвратился назад. Лев изумленно посмотрел на него.
— Чего тебе?
— Слушай, Лев. Театр закрывают на ремонт, я хочу ехать в Дворики. Поедем вместе? По старым местам походим!
— Это мысль.
— Дней на десять. Отъедимся, отоспимся. С девками побалуемся.
— Увлекательно говоришь. По девкам-то, видать, скучаешь больше всего?
— Да как сказать…
— Знаю я вашу жеребячью породу. У нас в Пахотном Углу попович с четырнадцати лет баб в омет водил.
— А бабы-то у нас какие! Крупитчатые. Не то что городские.
— Ну, брат, умей выбрать. И здесь есть бабы всякого сорта.
— Поедем?
— Вероятно, поедем.
— Дней через десять, ладно? Собирайся.
— А что мне собираться? Пальто в руки, и вся недолга.
— Да, новость есть, — вспомнил Богородица. — Вчера Андрей и Джонни вызвали Николу в беседку. Мы, говорят, больше ждать не хотим. Либо ты расскажи нам о своих планах, либо мы пойдем к Льву.
— Так и сказали?
Опанас говорит: «Губите вы себя! Кому, говорит, доверяетесь, — авантюристу?» А Андрей ему в ответ: «Лучше с авантюристом, чем с тобой!»
— Ловко!
— Ребята к тебе сегодня хотят прийти. Для разговора.
— Приходи и ты!
— Ладно.
Вечером Лев почувствовал головную боль. Это его встревожило. Боли приходили теперь очень часто и с каждым разом были все мучительней. Лекарства не помогали, докторов Лев не любил. Он ложился в таких случаях в постель.
Комнату заволакивал вечерний сумрак. Мимо окон проходили люди, тени их проползали по серому потолку. Эти уходящие тени вызывали в Льве глубокую тоску. Потом серое марево за окном стало гуще, тени исчезли, тьма втянула в себя углы и очертания предметов.
Лев лежал навзничь. Вверху, в глыбах тьмы, свисавшей с потолка, появлялись и исчезали желтые и зеленые пятна. Они не пропадали, когда Лев закрывал глаза, опускались к нему и снова поднимались, кружились и поминутно меняли очертания. Лев лежал несколько часов. Длинной, нудной чередой тянулись бесформенные, клочковатые мысли.
По временам он слышал какие-то гулкие удары. Он прислушивался и ничего не понимал. Лишь потом, когда боль утихла, он догадался, что это били часы в столовой. Он забылся, пока в пустоту не вплелась однообразная мелодия.
За стеной играли на гитаре. Лев повернулся на бок, кровать под ним заскрипела. Гитара смолкла, и Лев услышал, что его окликают. Он не ответил, потому что моментально заснул, и все это — и звенящая мелодия гитары, и тихий голос, окликнувший его, — показалось ему сном. Потом в дверь кто-то тихо и настойчиво постучал.
— Кто там? — спросил Лев.
— Это я, Юля. Можно к вам?
Прежде чем Лев ответил, дверь скрипнула, во мраке обозначилось белое пятно. Юля села на кровать.
— Болит?
— Болит.
— Бедненький! — Юля положила на голову Льва руку и стала тихо перебирать его волосы. — Вам компресс, может быть, сделать, а? Какая у вас горячая голова, так и пышет, словно плита!
Она поцеловала его в висок.
— А если муж нагрянет? Он же меня изувечит, ваш Николенька.
— А я с ним сама управлюсь, вы не бойтесь. Да и что особенного? Ну, пришла, ну, поцеловала! Скучно мне одной! Вот опять уехал. Два дня дома, сорок в разъездах. Тоже, муж!
В столовой пробили часы.
— Ой, уже десять. Как я долго валяюсь? Юленька, зажги свет!
— Не надо, Левушка. Я хочу побыть с тобой.
— Юленька, милая, я есть хочу. Поставь самовар. Мы попозже с тобой что-нибудь придумаем. Ладно?
— Ладно! — покорно согласилась Юленька и, вздохнув, прибавила: — А ведь к тебе давеча кто-то стучался. Я сказала, что болен. Обещал зайти позже.
— Ну, вот видишь.
Он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Юленька ответила ему десятком торопливых, жадных поцелуев.
— Ну, ну, знаю. Хорошенького понемногу. Я выйду на улицу, проветрюсь. Ты тут приберешься?
Юленька тряхнула головой.
— Ну, вот и хорошо! — Лев отстранил ее от себя, накинул на плечи полушубок и вышел на улицу.