Прошло почти полгода, а Румянцев в Усть-Калитвинскую не приезжал. Приезда этого Рогов ждал и верил, что рано или поздно все то, о чем он столько мечтал, непременно сбудется. За это время Рогов несколько раз побывал в Степновске, заручился поддержкой председателя крайисполкома, своего друга Калашника, и так сжился с мыслью о том, что именно он, Рогов, будет секретарем райкома, что теперь, после звонка Румянцева, спокойно и даже без особой радости отнесся к превращению его мечты в реальность.
И возможно, поэтому более всего Рогова радовало не то, что ему звонил Румянцев, а то, что сам он вроде бы стал другим: теперь он смотрел на себя будто со стороны, как на человека постороннего, и смотрел придирчиво. Особенно сейчас, перед встречей с Румянцевым… Эх, вот что значит высокое положение! Оно, именно оно обязывает! И не только обязывает, а и требует, вдохновляет.
«Все то хорошее, что есть во мне: и мои организаторские способности, и мое умение смело и быстро решать сложные, трудные вопросы, и моя внутренняя самодисциплина, подтянутость, — теперь все это необходимо не только закрепить, но и приумножить, — думал Рогов, стоя у окна и глядя на окутанные инеем ветви. — А есть ли у меня недостатки? Да, есть! К примеру, я излишне горяч и вспыльчив там, где надлежит быть уравновешенным и спокойным. Я часто упрямствую, когда упрямиться не следует. Я иногда бываю груб с подчиненными. И эта моя затянувшаяся связь с Машей… Теперь всему этому надобно положить конец, изжить это как можно быстрее и решительнее. Мне теперь необходимо быть всегда спокойным, выдержанным, всегда прислушиваться к мнению других, а в общении с людьми, особенно с подчиненными, быть вежливым и внимательным…»
Продолжая смотреть в окно и уже не видя заиндевелых деревьев, а видя перед собой одного только Румянцева, Рогов думал о том, как и от каких именно недостатков следует избавиться в первую очередь, а от каких во вторую. «Ну, во-первых, следует приняться за чтение художественной и политической литературы, — размышлял он. — Тут у меня долгов накопилось немало. Газеты читал, просматривал, а новые книги давненько не брал в руки. Всякий раз ссылался на отсутствие свободного времени. Теперь же надо найти время, и я приказываю себе: «Женя, каждый день не только читай книги, особенно новинки, но и все прочитанное кратко, для памяти конспектируй…» Во-вторых, и это чрезвычайно важно, надо решительно прекратить всякие мужские вольности. Но почему же я, подумав об этом, покраснел? Мне стало неприятно и стыдно. Собираясь в Степновск для встречи с Румянцевым, я вспомнил о женщине, которую давно надо забыть. «Все, Евгений! Довольно, хватит! — твердо сказал он себе. — Повольничал — и конец! Сегодня, так уж и быть, загляни к своей Марии последний раз, загляни лишь для того, чтобы сказать ей о своем решении прекратить эту связь». В-третьих, меня уже давно огорчает, что мое тело заметно обросло жирком. И раньше, бывало, в ванне или купаясь в море, я похлопывал себя по располневшим бокам и со смехом говорил: «Рано, рано, Евгений, тяжелеешь, рано отращиваешь брюшко…» Тогда я просто смеялся, теперь же, особенно после звонка Румянцева, мне захотелось быть стройным, подтянутым и физически сильным. «Что тут для тебя, Евгений, главное? — спросил Рогов, чувствуя голым телом приятный холодок зимнего утра. — Главное — ежедневные физические упражнения, и твоя полнота исчезнет. Не утренняя физзарядка, нет, а именно упражнения по всем спортивным правилам. А еще главнее — решительное отлучение себя от рюмки водки, от обильных обедов у председателей колхозов и особенно от поездок в Домики рыбаков. А теперь, в твоем новом положении, от приглашений на такие обеды не будет отбоя. Известно же, что дружеские обеды с выпивкой к добру не приводят, а особенно когда тебя угощает такой хлебосол, как Илья Васильевич Логутенков. Бойся Логутенковых, Евгений! И скажи сам себе решительно и твердо: твоему душевному либерализму, Евгений, пришел конец!»
Под кроватью Рогов отыскал гантели, потемневшие, с налетом ржавчины, и начал ими размахивать. Никогда еще они не казались ему такими легкими. Затем он взял за ножку стул и одной вытянутой рукой поднял его перед собой. Когда вошла жена, Рогов лежал на коврике, багровый, вспотевший, и старательно делал ногами «ножницы».
— Женя! Что это ты? — удивилась жена.
— Начинаю, Галя, новую жизнь!
— Это еще что такое? Какую новую жизнь?
— А ту, ради которой еду к Румянцеву!
— Весь мокрый! Окно открыл, еще простудишься.