— Ничего со мной не случится. — Рогов быстро поднялся и, прижимая гантели к груди, побежал по комнате. — Приму холодный душ, и порядок!
После купания, гладко выбритый и надушенный, в чистой, наглаженной рубашке, Рогов, подрагивая икрами, энергичной походкой прошел в комнату, где для него уже был приготовлен завтрак. Направляясь к столу, он задержался перед зеркалом. Посмотрел на свое красивое голубоглазое лицо, лениво пригладил ладонью влажные, льняного оттенка волосы; выпрямился, любуясь собой. Теща наливала чай и поглядывала на Рогова ласково, с той доброй лукавой улыбкой, с какой тещи обычно смотрят на любимого зятя. Она знала о причине вызова Рогова к Румянцеву и радовалась этому.
После завтрака, оставшись вдвоем с женой, Рогов сказал, что поедет в Степновск не завтра, как предполагал, а сегодня на ночь.
— Ночью передумал? — спросила жена.
— Утром. Пойми, Галя, в степи гололед. Могу опоздать, а я не хочу рисковать. Ты же знаешь, опаздывать не в моем характере.
Лицо жены побледнело, и она, гневно глядя на мужа, сказала:
— Ври больше! Я-то знаю, не к Румянцеву боишься опоздать, а к своей вертихвостке!
— Ну зачем же опять об этом, Галя? Я сам себя осудил, и с тем, что было, все кончено. Я же сказал: с сегодняшнего дня начинаю новую жизнь. Пойми, Галя, мне теперь…
— Что теперь? Святым стал? Значит, раньше мог, а теперь… — Слезы катились по щекам, говорить ей было трудно. — Начинаешь новую жизнь? Переродился? Да кто этому поверит!
— Нельзя ли без сцен и без крика?
Вошла теща и сказала:
— Женечка, сколько класть рубашек? Смотри к Румянцеву не ходи без галстука. Я положу белую нейлоновую и голубой галстук. Как раз под цвет твоих глаз… Да что вы такие пасмурные? Галя, что случилось?
— Все то же, мамо…
И Галина ушла. Подбежал проститься с отцом четырехлетний Александр, которого в семье звали Аликом. Рогов усадил сына на колени. Мальчуган обнял отца. Рогов поцеловал сына и сказал:
— Ну, Алик, мне пора. — И обратился к теще: — Ольга Петровна, возьмите внука.
В прихожей надел пальто с широким бобровым воротником, пушистую пыжиковую шапку. Постоял, подумал. Затем вернулся к жене, обнял ее и сказал:
— Ну зачем же слезы, Галюша? Не надо слез, не надо… Ну, не сердись и не дуйся. Вот видишь, сбылась моя мечта. И я клянусь тебе, что теперь буду совсем не таким, каким был и каким ты меня знала. Все дурное, что было во мне, пропадет и исчезнет навсегда… Меня повезет Ванцетти. Я пришлю его за чемоданом. Ну, Галя, ну посмотри на меня ласково…
Галина смотрела на мужа полными слез глазами, и ее сухие, бледные губы мелко-мелко вздрагивали.
Глава 2
Дом Советов — в самом центре Усть-Калитвинской. Новое кирпичное здание с двумя балконами фасадом смотрело на площадь. Весь его первый этаж занимал райисполком, второй — райком. Приходя на работу, Рогов всякий раз сворачивал вправо и четкими шагами молодого, здорового человека направлялся по коридору в свой кабинет. Сегодня впервые не свернул вправо. Не замедляя шага, пружиня сильными ногами, он деловито поднялся по лестнице и попросил сторожиху тетю Анюту открыть давно пустовавший кабинет.
В последнее время мысленно Рогов уже не раз бывал здесь. Мысленно принимал председателей колхозов и секретарей партийных комитетов, мысленно выслушивал их, давал им указания, удовлетворял или отклонял их просьбы. Мысленно даже проводил заседания бюро, спокойно, деловито и, как ему казалось, лучше Коломийцева. Мечтая, он строил планы на будущее, думал о том, как через год выведет район в передовые, как об этом его успехе узнает весь край и как на краевом партактиве и в печати будут говорить о его организаторских способностях и о нем самом как о герое. «А что тут удивляться? Ведь за дело взялся Рогов Евгений Николаевич. Взялся и вывел район в передовые. Сколько годов там мучился Коломийцев! Бедняга, инфаркт получил, а ничего сделать не смог. А Рогов смог, и еще как! Молодец, Рогов!»
И вот уже Румянцев приглашает Рогова к себе в кабинет, по-братски обнимает и говорит: «Отлично потрудился, Евгений Николаевич! Спасибо! Другим пример показал, и пример весьма наглядный. Получив такой разгон, Усть-Калитвинский теперь пойдет и без тебя. Тебе же, Евгений Николаевич, пора подумать о другой работе, о повышении. Как смотришь на то, если мы заберем тебя в край?» — «Как я смотрю? — переспросил Рогов и задумался. — Смотрю я очень просто: приказ партии — для меня закон! Но прошу вас, Иван Павлович, как коммунист коммуниста, дайте мне еще годик поработать в Усть-Калитвинском и показать тем, кто не умеет работать… Завершу все свои планы, а тогда — пожалуйста». — «Ну что ты, Евгений Николаевич, зачем же год? Год — это много!» — «Тогда дайте хоть полгода. Закреплю успехи, покончу со всякими мелкими неполадками, а тогда со спокойной совестью можно будет переехать в Степновск…»