— Как скажете.
— Любовь Сергеевна, прошу вас понять: если Селиверстов или кто другой звонит мне, значит, у него ко мне дело и я обязан с ним говорить. И докладывать мне об этом не надо.
— У нас так было…
Щедров взял трубку.
— Привет, Аким Данилович! — сказал Щедров. — Нет, я не занят, хорошо, что позвонили. Да, материалы о задолженности колхозникам нужны для бюро. Заслушаем сообщение ваше, Рогова, Антипова и примем соответствующее решение.
— Антон Иванович, без согласования с крайбанком я не могу… Я уже говорил Рогову, что брать на себя ответственность…
— Ответственность возьмет на себя бюро райкома, — сказал Щедров. — Аким Данилович, прошу вас прийти ко мне с Роговым. В четыре сможете? Хорошо, буду ждать…
Он положил трубку и с сожалением посмотрел на все еще стоявшую возле стола Любовь Сергеевну.
— Извините меня, Любовь Сергеевна, я не хотел вас обидеть, — поднявшись, сказал он. — Позвоните Голубничему и попросите поставить мне прямой телефон.
— Антон Иванович, у меня, возле стола, есть защелка, — сказала Любовь Сергеевна. — Если ее повернуть направо, то телефон получается прямой. Но вас же замучат звонки. Некогда будет работать.
— Ничего со мной не случится. Кстати, разговор по телефону — это ведь тоже моя работа. — Щедров доверительно улыбнулся, видя повеселевшее лицо Любови Сергеевны. — Да, не забудьте позвонить Рогову и пригласить его ко мне к четырем. Скажите Рогову, что у меня будет Селиверстов.
Анатолий Приходько, можно сказать, правая рука Щедрова, был и молод и пригож собой. У него были ясные глаза, открытое лицо, русый хохолок над левой бровью. Серый, не новый костюм старательно отутюжен, белая рубашка повязана галстуком. Он умело говорит с трибуны. Но со Щедровым почему-то скован и очень предупредителен. Не сядет, не получив приглашения, не закурит, не спросив разрешения. Говорит на «вы», в улыбке, в интонации голоса есть что-то похожее на чинопочитание.
— Разрешите курить? — спросил Приходько, опускаясь в кресло и доставая из кармана сигареты.
— Да, кури, — сказал Щедров. — Анатолий, ты такой же секретарь, как и я, тебя на этот пост избрали, как и меня. Поэтому наши отношения должны быть деловыми и равными. Среди партийных работников вообще не должно быть ни тех, кто любит, чтобы им угождали, ни тех, кто сам любит угождать. Ведь тот, кто научился угождать и чувствовать себя неравным, обязательно станет поддакивать там, где надо возражать, и льстить там, где надобно критиковать того, кого уважал. Иной раз случаются курьезы. Допустим, начальник скажет, вот этот лист бумаги не белый, а черный, и излишне услужливый подчиненный охотно с ним согласится да еще сделает виноватое лицо и скажет: «В самом деле, и как это раньше черная бумага мне казалась белой…» И беда в том, что ни один подхалим сам никогда не скажет, что он подхалим, как страдающий запоем никогда не скажет о себе, что он пьяница. А разве не бывает у нас случаев, когда секретарем партбюро избирается тот, кто угоден начальнику. В колхозе «Вперед» ко мне подошел Чесноков. Ты знаешь этого самодовольного толстяка. Не поверил, если бы не услышал собственными ушами то, что он мне сказал: «Требую заменить моего секретаря партбюро. Такой бездельник мне не нужен. Я уже договорился со своим агрономом Омельчаковым — отличный парень. Он согласен быть секретарем партбюро». Что ты на это скажешь, Анатолий? Слова-то какие! «Требую заменить моего секретаря партбюро… Я уже договорился…»
— Антон Иванович, вы несколько сгущаете краски и делаете это умышленно, чтобы меня в чем-то убедить, — сказал Приходько. — А меня убеждать ни в чем не надо. Тут важно не путать искреннее уважение, что вообще свойственно людям, с лестью и подхалимством. Лично и уважаю не должностное лицо, а человека, и если вижу, что уважаемый мною человек в чем-то поступает неправильно, не так, как нужно, или в чем-то кривит душой, я не стану поддакивать и белую бумагу обязательно назову белой.
— Ну это хорошо, — сказал Щедров. — А можешь обращаться ко мне на «ты»?
— Могу, — с улыбкой ответил Приходько. — Но мы оба кубанцы, а на Кубани, как известно, давно стало обычаем: тех, кого уважаешь, называть на «вы». К примеру, родителей. К своей матери я всегда обращаюсь уважительно: вы, мамо!
— Обычай этот хорош в семье, — согласился Щедров. — У нас же отношения деловые, дружеские.
— На «ты» так на «ты»! — решительно сказал Приходько и покраснел, как девушка. — Почему ты не поинтересовался моей статьей?
— Написал?
Приходько вынул статью из портфеля и положил ее на стол.