Как ни торопился проскочить расстояние от машины до крыльца, плечи и спина промокли, брюки снизу — хоть выжми, в туфлях — вода. Щедров снял пиджак, отряхнул его и повесил на спинку стула. Полотенцем вытер голову, лицо, шею. Переоделся в пижаму и, стоя у раскрытого окна, слушал радующий сердце шум ливня, повлажневшими глазами смотрел на залитый водой сад. Деревья нахохлились, ветки отяжелели и клонились, касаясь земли, а водяная стена еще яростнее обрушивалась на крыши, сады, и шум, тягучий и ровный, как рокот водопада, не умолкал ни на минуту. Раскаты грома — то совсем близкие, могучие, казалось, от них вздрагивала земля, то отдаленные, приглушенные, — пахнущая дождем, распаренная, теплая земля, и мокрая, промытая дождем зелень садов приводили Щедрова в восторг, его охватило чувство душевного ликования, так хорошо знакомое хлеборобам, когда идет проливной дождь. Хотелось выбежать на улицу, как выбегал, бывало, еще мальчуганом, и, подставляя лицо дождю, притопывая от счастья, закричать: «Дождик, дождик, припусти!» А ливень все шумел и шумел, и Щедров, точно опомнившись, взял телефонную трубку и сказал телефонистке голосом торжествующего человека:
— Милая девушка! Это Щедров! Поздравляю с дождем!
— И вас тоже! — бойко ответила девушка.
— Прошу, соедините меня, пожалуйста, со всеми колхозами и совхозами. Начнем хоть с николаевской «Зари».
— Небось хотите узнать про дождь?
— Красавица, вы угадали! Именно этого я и хочу!
Через минуту Щедров уже говорил с Логутенковым.
— Привет, Илья Васильевич! Ну как? И к тебе пришла радость?
— Какая там еще радость? — с тоскою в голосе ответил Логутенков. — Не радость, а горе навалилось на мои старые плечи.
— Что так?
— Орьев замучил допросами.
— А… ты о своем, а я о дожде. Как у тебя? Поливает?
— Шумит.
— Сильно шумит?
— Укрыл все поля.
— Отлично! А града нет?
— Не знаю, как на полях, а в станице пока благополучно.
— Позвони по бригадам и узнай, что там у них.
Только положил трубку, а уже соединили со Старо-Каланчевской.
— Ну, что у вас, Русанов? Льет?
— Вовсю! Наконец-то и над нами прорвалось небо!
— Ликуешь?
— А то как же! Настроение — хоть танцуй!
Черноусов, сдерживая волнение, говорил глухо:
— Пришла, Антон Иванович, и в Елютинскую благодать! Теперь елютинцы, считайте, с урожаем. Так что ругать нас не придется.
— Урожай-то надо еще вырастить и убрать.
— Было бы что выращивать и убирать.
— Град есть?
— Пока спокойно.
На проводе Вишняковская. Голос у Застрожного грустный.
— Ты что, Николай, такой хмурый?
— Обидно! Вокруг Вишняковской поливает, а у нас и не капает. Грохочет, со всех сторон нахмурило, кажется, вот-вот польет, и ничего… Беда!
— Надо покричать: «Дождик, дождик, припусти!» Обязательно поможет.
— Уже кричали. Хором, всем правлением — не помогает, — шуткой на шутку ответил Застрожный. — Из окна вижу: от вас, от Усть-Калитвинской, ползет лиловая громадина. Слышите, гремит! — И тут же Застрожный заорал, как очумелый: — Ура! Полил! Ах, какая сила!
Напевая, Щедров вышел на крыльцо и воочию убедился, что грозовые тучи, черно-лиловые, громоздятся в стороне Вишняковской. «Ну, вот и у Застрожного напьется землица досыта, — думал Щедров, возвращаясь в комнату. — Значит, по всему району поливает, и как поливает!»
Тем временем над Усть-Калитвинской начинало светлеть. Дождь переставал, то припуская, то утихая. Уходили, отдалялись раскаты грома. Тучи рвались, расползались, и солнце, яркое, веселое, уже заполыхало в лужах и на мокрых листьях. Вся станица так была залита водой, точно она только что вышла из-под теплого душа и теперь блестела и курилась легким парком.
Стук в дверь. Тихий, осторожный. Кто бы это? Тетя Анюта, когда входит, не стучит. Тогда кто же? Может, Ульяша? Щедров крикнул:
— Да, да! Входите!
Дверь отворилась, и вошла не тетя Анюта и не Ульяша, а Зина. Подхваченное пояском платье, цветная косынка на плечах были сухими. Видимо, Зина переждала ливень где-то в укрытии. Туфли она держала в руках, босые ноги чуть ли не до колен были грязные и мокрые. Она смотрела на Щедрова, грустно улыбалась ему, и эта ее нерадостная улыбка и светившиеся тревогой глаза как бы говорили: «Знаю, не ждал, а я вот пришла, а теперь стою и не понимаю, зачем я шла сюда и что мне здесь нужно…»
— Зина? Откуда?
— Да вот… прямо из дождя.