— Это хорошо, если из дождя! Дождь принес людям радость.
Извинившись и сказав, что ему нужно переодеться, Щедров прошел на веранду. Вскоре он вернулся, на ходу поправляя и застегивая еще не успевший просохнуть на плечах пиджак.
— Значит, из дождя? — спросил он весело. — Ах, какой дождь! Чудо, а не дождь! Благодать! — С решимостью заботливого хозяина Щедров пододвинул к столу стул, указал на него рукой. — Ну, проходи!
— Так ведь наслежу…
— Как же быть? — Щедров приоткрыл дверь и крикнул: — Егоровна!
— В дверях появилась тетя Анюта, улыбнулась Зине, как старой знакомой.
— Ноги помыть? Пойдем к крану, касатка.
«Что случилось? — подумал Щедров. — Откуда и зачем она пришла? Странно и непонятно. Не предупредила…»
Зина помыла ноги, присела на стуле у порога и начала вытирать их тряпкой. Худенькая, гибкая, она напомнила Щедрову ту Зину-школьницу, которую он когда-то любил. Умытая, с росинками на ресницах, она что-то искала глазами.
— Антон, да у тебя и зеркала нет?
— Никак не соберусь приобрести.
Она подошла к окну, выходившему на веранду, и начала перед ним причесываться.
— Как твои сады, Зинаида?
— Опять Зинаида?
— Ну хорошо, не Зинаида, а Зина.
— Сады, Антон, давно отцвели.
— Как с урожаем фруктов?
— Завязь хорошая. Особенно много будет черешни и абрикосов… А как ты в Усть-Калитвинской? По Москве не скучаешь?
— Скучать-то некогда.
Не постучав, деловито, как и полагается хозяйке, вошла тетя Анюта. Напомнила Щедрову, что он еще не обедал, а обед давно готов, и в глазах ее притаилась хитроватая усмешка.
— Антон Иванович, сегодня ради воскресенья у меня борщ с курятиной. — Тетя Анюта все с той же хитроватой усмешкой поглядывала то на Щедрова, то на Зину. — И Зинаида Алексеевна пообедает с тобой.
— Спасибо, Анна Егоровна, я уже обедала.
— То ты где-то обедала, а теперь пообедаешь у нас. — Тетя Анюта посмотрела в сад, с мокрых деревьев которого еще капало. — Славный пришел к нам поливальщик! Досыта напоил землю. — И снова обратилась к Зине: — Зинаида Алексеевна, вот этой скатертью застели стол, а я принесу обед.
Когда тетя Анюта так же деловито ушла, Зина застлала скатертью стол и, краснея, сказала:
— Антон, я зашла на минутку и обедать не буду.
— Обидишь Егоровну… Лучше пойди и помоги ей.
«Зинаида Алексеевна… А для меня она была просто Зина», — думал Щедров, когда Зина ушла помогать тете Анюте.
После обеда тетя Анюта убрала посуду и уже не появлялась. Женщина пожилая, многое на своем веку повидавшая, понимала: там, где двое, третий чаще всего бывает лишним. Зина уселась на диване, уютно, по-домашнему поджала ноги, и короткое платье не прикрывало ее округлые колени. Зина была грустна и молчалива. Ей хотелось сказать что-то важное, нужное, а решиться она не могла. Склонила голову, натягивала на колени и никак не могла натянуть узкое платье, и казалось, что в эту минуту ничто ее так не беспокоит, как желание во что бы то ни стало прикрыть колени. А солнце уже опустилось так низко, что лучи, пробиваясь сквозь мокрые листья, рябили веранду. Из сада веяло запахами мяты, листьев смородины — той особенной отсыревшей свежестью, какая бывает на сенокосе после дождя.
Как бы вспомнив, что главное для нее не то, прикроет она свои колени или не прикроет, а что-то совсем другое, Зина соскочила с дивана, кивком головы отбросила спадавшие на лоб локоны, засмеялась и спросила:
— Антон! Есть ли в этом доме гитара?
— На что она тебе?
— Хочется петь… Наверное, уже забыл, как я пела под гитару?
Она оправила под пояском платье, грустно посмотрела на Щедрова и вдруг пошла, подбоченясь, по кругу, глухо выстукивая о деревянный пол босыми ногами. Улыбалась через силу, казалось, она вот-вот заплачет.
— Сядь, Зина, — сказал Щедров, видя на ее глазах слезы. — Ни к чему эта твоя веселость. Говори, что случилось?
— Ничего особенного… я ушла от Осянина.
— Когда?
— Какое это имеет значение?.. Выходила замуж, думала, дура, что пожилой человек станет ценить мою молодость. — Она подняла голову, и слезы мелкими капельками потекли по щекам. — Ничего он не оценил. Я терпела, думала, раз сама взвалила на себя этот крест, то и должна его нести. После твоего приезда, тогда, в марте, он поднял на меня руку… Я собрала свои вещи и уехала в Усть-Калитвинскую к маме… Вот и вся история. — Она смотрела на пылавший за садом закат мокрыми, ничего не видящими глазами. — К тебе я пришла, чтоб сказать: Осянин послал в Москву на тебя жалобу… Он считает, что ты загубил его семейную жизнь. А ее, семейной-то жизни, у него не было. — Она оправила волосы. — Ну, мне пора. Скоро начнет темнеть, а мне идти далеко.