В саду Калашник пробыл часа три. Осмотрел не только плодовые деревья и ягодники, слушая пояснения Полуянова, но и побывал в парниках, где созревали помидоры. Затем, как и полагается, был подан обед — в саду, под тенью старой, развесистой яблони. Повторилось, собственно, то, что уже было: богатый яствами и питиями стол и радушные, улыбающиеся хозяева: тосты в честь дорогого гостя и тосты за успех садоводов; приятный разговор о жизни района и о текущей международной политике. Калашник спросил и о том, куда, в какие города сдается продукция совхоза и нет ли каких неполадок с отправкой черешни, на что последовал ответ, что продукцию совхоза получают и Москва, и Ленинград, и даже Норильск и что черешня отправляется на аэродром в специальных машинах и без каких бы то ни было задержек.
Обильный обед затянулся до самого вечера. Довольный своей поездкой в черешневую рощу, Калашник со всеми попрощался за руку, Ярошенко и Полуянову пожелал новых успехов, а Холодова, растрогавшись, обнял, как родного брата, поцеловал и дружески похлопал по спине. Только после этого надел на гладко бритую голову щегольскую нейлоновую шляпу, подправил усы и полез в «Чайку», дверцы которой поспешил открыть Ануфриев. Когда Ануфриев с той же поспешностью закрыл дверцу и сам сел рядом с шофером, «Чайка», как бы понимая, что все уже кончилось, дохнула двумя выхлопными трубами и не покатилась, а поплыла, покачиваясь на рессорах, сперва по саду, оставляя рубчатый след, потом по дороге мимо нарядных, в серьгах и монистах, черешен, которые, как показалось Калашнику, слегка и грациозно кланялись ему. И вот уже не стало черешен в монистах и в серьгах, и машина, набрав скорость, помчалась по асфальту. Калашник ехал в Усть-Калитвинский, и не думать теперь о Щедрове он не мог.
«Ведь Щедров ищет ответ на вопрос: как жить? Собирается учить людей уму-разуму, а сам-то, выходит, этого ума-разума не имеет. Написал ученый трактат о достоинстве человека, о том, что такое коммунистическая нравственность, а сам ничего в этом не смыслит, — думал Калашник, откинувшись на просторном сиденье и всем телом чувствуя услужливое покачивание рессор. — Может, не надо либеральничать и чего-то выжидать? Может, надо приехать к Щедрову и сказать ему в глаза честно, как другу, что в крае им недовольны, а потом убедить Дорогого друга, чтобы тот призвал Щедрова к надлежащему порядку? Как это говорится: Платон мне друг, но истина дороже! Антон мне друг, но дружба дружбой, а дело делом! А что это даст? После моего откровенного разговора со Щедровым, а затем с Румянцевым должны последовать оргвыводы. А это значит: узнает весь край, начнутся нежелательные разговорчики, в районе возникнет неразбериха и никому не нужная нервотрепка. И получится: вместо того чтобы заниматься урожаем, чтобы готовиться к уборке хлеба, мы станем тратить время и силы черт знает на что. Ведь через месяц начнется уборка, нам предстоит по-боевому справиться с большими планами, а мы свои усилия направим на Щедрова… Нет, видно, пока надо молчать. Пусть Антон думает, что мне ничего не ведомо, что статью Приходько я вообще не видел, что о письме Осянина мне тоже ничего не известно».
Совсем стемнело, когда «Чайка», заливая улицу слепящим светом своих сильных прожекторов, проехала по Усть-Калитвинской и возле райкома затормозила. Навстречу Ануфриеву вышла тетя Анюта и, осведомившись о приезжих, сказала, что Щедров недавно ушел домой.
— Весь день прождал, — добавила она, — а квартирует он отсюда недалече. От площади поезжайте вправо, а там первый переулок влево.
— Мамаша, поедемте с нами, — сказал Ануфриев. — Садитесь рядом с шофером и показывайте дорогу.
Вот и дом тети Анюты. И по тому, как от света фар заполыхали окна, Щедров без труда догадался, что подъехал Калашник. Не успел Щедров выйти из комнаты, как дверь распахнулась и на пороге выросла усатая фигура Калашника, в дорожном костюме, бритая голова не покрыта.
— Антон! — сказал Калашник весело. — Так вот ты где обосновался! Ну, здорово, дружище!
— Проходи, Тарас, рад тебя видеть, — говорил Щедров, пожимая руку другу. — Но где ты пропадал? Весь день ждал.
— Из Марьяновского никак не мог вырваться.
— Холодов задержал? Мой сосед слева умеет это делать. Великий мастер удерживать гостей!
— Будем, Антон, справедливы и скажем: твой сосед слева умеет делать не только это, — возразил Калашник. — Сегодня Марьяновский — это, пожалуй, самый спокойный во всех отношениях район во всем Южном крае.