— Тарас, это не телефонный разговор, — с видимым спокойствием ответил Щедров.
— Тогда вот что, — пробасил Калашник. — Тебе известно, что семинар первых секретарей сельских райкомов открывается во вторник. Ты же приезжай не во вторник, а в понедельник… Для разговора не по телефону.
— Хорошо, приеду в понедельник. Пусть Ануфриев закажет для меня гостиницу.
И Щедров положил трубку.
Глава 34
Утром, еще часа за два до начала работы, Щедров пришел в райком — надо было готовиться к поездке в Степновск — и в приемной застал Сухомлинова. Тот сидел возле окна и читал газету.
— Сергей Сергеевич, что так рано?
— Всю ночь не спал. Все думал: почему этот тяжкий крест пал на меня?
— Не крест, а доверие депутатов. — Щедров открыл дверь и попросил Сухомлинова войти в кабинет. — Этим надо дорожить.
— Дорожить надо, это верно. Одно обстоятельство меня беспокоит.
— Что именно?
— Калашник. Мне с ним работать…
Они стояли перед открытым балконом. Зеленая стена из тополей заслоняла полнеба. По-утреннему шумно горланили грачи, над станицей поднималось солнце, и тополя с гнездами-шапками снизу и доверху были залиты светом.
— Да, такого в Усть-Калитвинском еще не было, — задумчиво сказал Сухомлинов. — Ведь многие депутаты и раньше знали настоящую цену Рогову, да помалкивали…
Вошел Приходько, как всегда, чисто выбритый, со свежим румянцем на щеках. Втроем они составили повестку дня очередного бюро, заседание которого должно было пройти без Щедрова. И хотя их внимание теперь было сосредоточено на готовности района к уборке и на том, сколько в районе недостает грузовиков для вывозки зерна, где и как их раздобыть, а разговор как-то сам по себе и незаметно снова вернулся к Рогову.
— Рогов успел нажаловаться, — сказал Щедров. — Во втором часу ночи был звонок от Калашника. Так что в понедельник я поеду в Степновск не столько на семинар, сколько для неприятного разговора.
— Не понимаю: в чем же наша вина? — спросил Приходько.
Щедров подошел к балкону и некоторое время молча смотрел на тополя, теперь уже освещенные только сверху.
— Течет речка, тихая, спокойная, и к этому ее течению все привыкли, — заговорил Щедров. — Но вот кто-то взял и не то что запрудил русло, а только отвел его несколько в сторону, и речка потекла быстрее. Нечто схожее произошло и у нас на сессии райсовета. И вот уже от Калашника раздается звонок и слышится возглас неодобрения.
— Но ведь то, что произошло у нас на сессии, нужно для пользы дела? — стоял на своем Приходько. — Неужели Калашник этого не понимает?
— Бывает, живет человек как человек. Вежливый, никого не обидит, — говорил Щедров. — Любит выступать с трибуны. Словом, человек как человек, а в душе у него сидит эдакий, я сказал бы, тихий бюрократ. И если ему приходится с чем-то не соглашаться, чему-то возражать, то он это делает не потому, что иначе поступить не может, а исключительно потому, что нарушено то, к чему он привык. Вот это и случилось с Калашником… Ну, довольно об этом! Мне нужно подготовить материалы, которые могут потребоваться в Степновске. Анатолий, скажи Митрохину, пусть зайдет.
Оставшись один и продолжая стоять у распахнутой двери, Щедров смотрел на устремленные ввысь тополя и старался не думать ни о поездке в Степновск, ни о телефонном разговоре с Калашником и все же думал только об этом. И в конце дня, когда по его просьбе Митрохин собрал и сложил в папку нужные материалы, Щедров все равно и в райкоме и дома думал о поездке в Степновск, мысленно перебирая различные варианты предстоящего разговора с Калашником. «Хотя бы завтра, в воскресенье, не думать об этом, — сказал он себе, вернувшись вечером домой. — Надо бы как-то избавиться от этих мыслей и хорошенько отдохнуть. Не поехать ли на весь день в горы, к ледникам, и не одному, а с Ульяшей? Это было бы прекрасно! Ульяша увидела бы Эльбрус вблизи. А сколько она об этом мечтала! Приглашу Ульяшу, и мы поедем к Эльбрусу… в гости».
Когда Ульяша принесла ему ужин и не улыбнулась, как бывало, своей милой улыбкой, в ее потускневших глазах Щедров заметил какую-то невысказанную печаль и что-то похожее на страх. Никогда еще Ульяша не смотрела на него так строго. «Да, большое счастье, что я встретил эту девушку, — думал он, видя в ее глазах все ту же печаль. — Она не только нравится мне, я люблю ее, только еще боюсь в этом себе сознаться. Да, я люблю Ульяшу. И как бы было хорошо там, вблизи Эльбруса, сказать ей о своей любви и услышать от нее, что и она меня любит…»