— Теперь уже скоро, — ответила Валентина.
— Побыстрей бы, а то надоело лежать.
— Варвара Тимофеевна, удивляюсь, как могло приключиться с вами такое несчастье? — спросил Барсуков.
— Сама удивляюсь. Хотела протереть окна, взобралась на лестницу, оступилась — и готово, полетела.
— Хорошо ли вас кормят? — поинтересовался Барсуков. — Не голодны ли?
— Ну что ты, Тимофеич, питание санаторное, — ответила Варвара. — Дома так сытно не едим.
— Может, есть какие жалобы? — Барсуков поднялся и вопросительно посмотрел на Валентину. — На обслуживание и вообще…
— Имеется, Тимофеич, одна, можно сказать, разъединственная жалоба, — сказала Варвара.
— Какая?
— Лично я жалуюсь на свое подвешенное лежание. — Варвара улыбнулась и поспешила прикрыть щербину сиренью. — Без привычки, веришь, ох как же трудно изо дня в день пребывать в таком положении! Ни встать, ни сесть, ни повернуться, лежишь, аж тело немеет. А кому пожалуешься? Некому! Может, тебе, Валентина Яковлевна?
— Хорошо, завтра начнем пробовать ставить вас на костыли, — сказала Валентина. — Сумеете ходить на костылях?
— Я, доктор, баба упорная, я все сумею… А так лежать мне никак невозможно, измучилась. В жизни к чему приучилась? К беготне да к непоседливости. Весь день на работе, а вечером то спевка, то концерт…
— Наша Варвара Тимофеевна участвует в художественной самодеятельности, — пояснил Барсуков, обращаясь к Валентине. — Хористка!
— Тимофеич, а знаешь, за что меня уважают в самодеятельности?
— Ну, наверное, за старание.
— Не угадал. За басовитый мой голос, вот за что! Я могу дажеть потянуть по-мужски. — И Варвара вдруг запела: — «Степь да степь кругом»… Ну, как?
— Отлично! — сказал Барсуков. — А частушки поешь?
— Я? — удивилась Варвара. — Не-е-е… По частушкам у нас мастерицами являются две Раисы — Раиса Бондаренкова и Раиса Бондарева. Ну и голосистые бабочки! Тимофеич, да разве ты их не слышал?
— Как-то не довелось. А о чем поют частушки?
— Больше про любовь, а бывает и про текущие моменты.
— Что это за «текущие моменты»?
— Ну, разные недостатки, каковые имеются в станице.
— А про Казачий курень поют?
— Не-е-е… Что про него петь-то, про курень?
— А про меня?
— Ну и шутник же, Тимофеич! Как же можно! Про тебя надо петь не частушки, а песни протяжные, величальные, да чтоб всем хором.
— А вот мне говорили, что поют частушки и про курень, и про меня.
— Не верь, брехня! — Варвара задумалась. — А может, теперь и поют? В хоре я была давненько.
— Ну, милые женщины, поправляйтесь, не залеживайтесь.
— Постараемся, — сказала Варвара.
Барсуков опять поправил взбухший на плечах халат и направился к выходу. В это время Клава позвала Валентину и, приподнявшись, шепотом сказала:
— Валентина Яковлевна, попросите Ивана, пусть заглянет ко мне… Я ему что-то скажу.
— Хорошо, Клава, я передам твою просьбу, — сказала Валентина, уходя вслед за Барсуковым.
Они снова остались одни.
— Чудеса! — Варвара облегченно вздохнула. — Переродился наш Тимофеич, ну прямо не узнать!
— По мне, какой он был, такой и есть, — сказала Клава.
— Ну что ты, Клава! Совсем же другой человек! — стояла на своем Варвара. — И взгляд не такой сурьезный, и обращение, и обхождение. Неужели ничего так-таки и не заметила?
— Ничего…
— Это потому, Клава, тебе он кажется обычным, что раньше ты близко с ним не встречалась. А я-то знаю его как облупленного! И поверь мне, Тимофеич зараз изделался исключительно задушевным, аж стеснительным. А вот отчего бы? Не могу разгадать. Думаешь, раньше пришел бы он к нам в больницу?
— Почему бы ему не прийти и не посидеть?
— Времени не нашел бы для нас. А нынче что мы видим? Дажеть цветочки принес! Обо всем расспрашивал, интересовался. Появилась в нем душевность, вот что удивительно! А когда уходил, что сказал? «Милые женщины, поправляйтесь»… Не абы как, а «милые женщины». О чем говорят эти слова?
— Об уважении.
— Это, Клава, совершенно справедливо, — согласилась Варвара. — Если бы ты только знала, как Тимофеич лично меня уважает! Ну все одно как сын родную мать! И завсегда советуется со мной. Ежели у него возникает какое сомнение, ну, допустим, не знает, что и как делать, спрашивает: «Варвара Тимофеевна, а как вы смыслите, правильно я в данном случае поступаю или не правильно?» Я подумаю и отвечаю: действия твои, говорю, справедливые. Довольный, глядит на меня и усмехается. «Это хорошо, отвечает, что наши суждения сходятся, так что теперь я могу действовать смело»…