— Как же не понять? Ты же так все доходчиво объясняешь, — обрадовалась Гордеевна. — Все будет сделано так, как ты наказала.
— Ежели одна таблетка не поможет, сказать, не вызовет потение, тогда на следующую ночь надо повторить все так, как я велела.
— Спасибо тебе, соседушка!
Таблетки были бережно завернуты в листок от женского отрывного календаря, и обрадованная Гордеевна поспешила вернуться в свою хату. Приоткрыла дверь в соседнюю комнату, убедилась, что дочка еще спала, и побежала в погреб. Там, на счастье Никиты, сохранилась поллитровая банка растертой с сахаром малины, еще пахнущей садом и такой свежей, точно бы ее только что сорвали с куста.
То и дело поглядывая на дверь, где спала Катя, Гордеевна торопилась все сделать до того, как дочь проснется. Взяла чайник с кипятком, заварку, эмалированную кружку — полагала, что из нее больному удобно будет пить чай; поставила все это в корзину, прикрыла свежеотглаженной рубашкой, прихватила свое одеяло и отправилась в сарайчик. И как только в открытую дверь хлынул свет, Никита так же, как и раньше, с большим усилием приподнял пухлые веки и, казалось, не видел, как Гордеевна подсела к нему, как она положила ладонь на его сухой лоб, и не слышал, как она нарочито весело спросила:
— Ну что, купальщик, еще живой?
Никита смотрел на нее и молчал.
— Не признаешь меня?
— Мамаша…
— Ну, слава богу, признал.
— Пить бы… воды.
— Зараз попьем чайку с малиной. И лекарства для тебя раздобыла, так что поправишься быстро. — Гордеевна подсунула руку под его тяжелую, горячую на затылке голову, помогла ему подняться, надела на него рубашку. — Вот так, в рубашке, будет лучше. — Она налила в кружку чая и тут же подумала, что две таблетки помогут лучше, нежели одна, и сказала: — Проглоти эти таблетки и пей чай с малиной. Да выпей поболее. Кружки три осилишь, а? Да не спеши, не обжигайся. Почаевничаешь как следует, а после этого укрою тебя теплым одеялом. И ты должен уснуть, доктор так велел, — добавила она для пущей убедительности. — Хорошенько, как в парной, изойдешь потом, и болезни твоей конец. Ну что ты все молчишь? Или оглох? Хоть скажи, что у тебя болит? Голова или в груди?
Никита молчал, не отрываясь от кружки.
— Ну и молчуном ты изделался…
— Мамаша, милиция приезжала?
— Что выдумал? Какая милиция? Никого не было…
— А мне все увижается. Закрою глаза и вижу…
— Давай налью еще чаю. Малины бери побольше, не стесняйся. Ягода сильно лекарственная.
И весь остаток дня украдкой, чтобы случайно не увидела Катя, и всю ночь Гордеевна наведывалась в сарайчик. Радовалась, что Никита, укрытый одеялом, спал спокойно, дышал ровно; что взмокрел он уже с вечера, его лицо, как росинками, было усеяно мелкими каплями: таблетки вместе с малиной и чаем делали свое доброе дело. Гордеевна до утра не отходила от больного, полотенцем вытирала ему лицо, грудь, шею. Вскоре полотенце сделалось мокрым, хоть выжимай. Когда совсем рассвело и Гордеевна, поджидая Катю с дежурства, последний раз пришла в сарайчик, Никита уже сидел и робко, по-детски, смотрел на нее.
— Полегчало?
— Вот сижу. Только нету во мне ни жара, ни силы.
— Ничего, силенка появится, не все сразу. — Гордеевна была довольна своим врачеванием. — Вот принесла тебе сметаны. Поешь и полежи. Зараз тебе надо лежать, так велел доктор. — Гордеевна не утерпела и приложила к его виску тыльную сторону ладони. — Холодненький! Ну, ешь сметану, да с хлебом.
Накормив и снова уложив Никиту, Гордеевна взяла стакан, в котором приносила сметану, и в хорошем настроении покинула сарайчик. Повесила на щеколду замочек, осмотрелась. Подумала, что Катя еще не вернулась с дежурства и на улице ни души. И как же она удивилась, когда, войдя в хату, увидела Катюшу. Не зная, что сказать, она, смутившись и покраснев, поставила на стол стакан и спросила:
— Уже дома? Чего так рано заявилась?
— Где ты была? — не отвечая матери, спросила Катя.
— Где же еще? Ходила к соседке, — не задумываясь, ответила Гордеевна. — Дело было до Марфушки…
— А стакан?
— Так это же еще вчера Марфушка брала у меня сметану, а зараз отдала стакан.
— Немытый?
— Ничего, сама помою.
— Не ври, мать, и не хитри, — строго сказала Катя. — Ты хотя бы догадалась вчера припрятать его рубашку. Это я ему покупала, на ней приметные полоски.
— Катя, неужели все знаешь? — удрученным голосом спросила мать. — И как же ты дозналась?