Старик немного повеселел, когда сидевший с ним рядом внук сказал:
— Дедушка, поедем на рыбалку?
— Охотно бы с тобой порыбачил, да не могу.
— А почему не можешь? — удивился Гена. — Папа отвезет нас на машине.
— В станице ждут дела. Завтра я уже буду дома.
— Поедем сегодня! — стоял на своем Геннадий.
— И сегодня не могу.
— Отец, вот так всегда: «Не могу, ждут дела», — вмешался в разговор Дмитрий. — Останься у меня, погости хоть с недельку. Вот и на рыбалке побывали бы…
— Не привык жить гостем, — ответил отец. — Да и прибыл к тебе по важному делу. Нам потолковать требуется.
— Успеем, успеем! Вот позавтракаем и поговорим.
Перед тем, как начать тот важный разговор, ради которого и приехал к нему отец, Дмитрий решил показать родителю свою новую квартиру, при этом не без гордости сказав:
— Дом построен по моему проекту. Мое, так сказать, последнее старание в городском строительстве, — добавил он, открывая дверь спальни.
Это была просторная комната с двумя низкими, стоявшими в ряд кроватями, убранными цветными покрывалами. Платяной шкаф с большим зеркалом был сделан под белую карельскую березу. Затем они осмотрели комнату Геннадия, чистенькую, устланную ковром, с кроватью, стоявшей в углу, и столом, который был завален книгами и тетрадями.
— Не умеет мой Геннадий следить за собой, — сказал Дмитрий, глазами указывая на стол. — Книги, учебники, тетрадки никогда не убирает.
Рядом была гостиная, обставленная новой мебелью, с балконом, выходившим на тихий, затененный деревьями переулок. В открытую балконную дверь заглядывал высокий, с поредевшими листьями тополь. Дмитрий похвалил недавно купленный телевизор, стоявший на высоких ножках, как козел на привязи, и при этом заметил:
— Цветной, последняя модель.
— Добрая у тебя жилища, — похвалил отец. — Окромя тебя кто в этом доме проживает?
— Люди живут, советские граждане, — Дмитрий пододвинул к дивану столик с сигаретами и пепельницей. — Прошу, отец, присаживайся. Как же хорошо, что ты приехал! — Он уселся рядом с отцом. — Кури, сигареты болгарские… Да, сложность нашего быстротекущего времени состоит, между прочим, в том, что в суматохе повседневных дел мы забываем и повидаться вот так, запросто, по-родственному, и поговорить по душам, — продолжал Дмитрий, слегка поглаживая пальцами светлые усики. — Вот и теперь, не успев заявиться ко мне, ты уже успел объявить, что тебя ждут дела и что ко мне приехал не в гости, а по важному делу.
— Да так оно и есть.
— А почему нельзя приехать без дела, просто так, к сыну в гости?
— Так ведь без дела мы не можем…
— Вот-вот, не можем. И я догадываюсь, какое у тебя ко мне дело.
— Прислушайся к моим словам, сыну…
— Нет, отец, погоди!
— Гляжу на тебя, Митя, и головой качаю: ничего станичного у тебя уже не сохранилось.
— Что же в этом плохого?
— А что хорошего? Не узнаю: мой сын и не мой сын… Переводится род Бегловых, вот что обидно.
— Чего же тебе обижаться?
— И Григорий, мой последыш, и тот пошел по той же дорожке.
— Кстати, о Грише, — заговорил Дмитрий своим ровным голосом. — Ты с ним повидаешься, но я обязан предупредить. Ты меня не узнаешь, а я Гришу. Как брат, я добра ему желал и желаю, мне хотелось, чтобы он жил у меня, квартира, сам видел, просторная. Нет, отказался, поселился в общежитии, ко мне даже не заходит.
— То, что живет он не у тебя, хорошо, одобряю, — сказал отец. — Пусть пребывает средь людей, как все. Но вот что вы, братовья, живете не в ладу, этого понять не могу. Что вы не поделили?
— Удивительно как изменился наш Григорий, стал непокорным, грубым.
— Что ж за причина?
— Думаю, что всему причиной является то, что в станице — ты это знаешь — осталась его школьная любовь. Вот он и бесится. А ему надо забыть и станицу, и все, что было в станице.
— Зачем же ее забывать, станицу? — возразил отец. — Этого делать нельзя.
— Григорий рожден не для Холмогорской, и он обязан…
— Хватит о Грише, — перебил отец. — Что у тебя еще?
— Хотел поговорить о твоем жилье.
— Это зачем же?