— Почему же, сынок, не вмешиваться? Ить душевная радость — это же самое верное средство, — убежденно доказывала мать. — Разве вы слепые и не видите? Отца свалила тоска, и случилась с ним эта беда через Никиту. Не мог перенести бесчестие сына… А тут еще смерть Клавы и осиротевшие внуки доконали. Вчера Витя и Петя приходили к деду и опять принесли ему горе. Обнял обоих, а по бороде слезы, как горошинки, покатились. Что же это такое? Чтоб Саввич заплакал? Да никогда этого не было. А нынче слезы, да тоска, да мрачные думки, да обида на Никиту и ни капельки радости. Как же в таком положении ему поправиться? А вот влилась бы в него радость, то и здоровья в нем прибавилось бы, и, я верю, сразу бы он поправился. Он же сам вспомнил про Андрюшку. А через чего вспомнил? Да через то, что хочется ему, чтоб малое дитё помогло ему избавиться от тяжких дум и от печалей… Чего так смотрите? Вам что, или жалко показать деду ребенка?
— Привезти Андрюшку можно, — согласилась Валентина. — Если Андрей Саввич сам пожелал, то мы с Ваней не против. Но поймите, мама, лечить, как вы сказали, радостью — это предрассудки. Не поможет Андрюшка своему деду, просто не сможет помочь.
— Обязательно сможет! — уверенно заявила мать. — И еще как! Привезите его сегодня, и пусть он у нас живет. Да и вам пора перебираться в отцовский дом.
— Последняя электрокардиограмма, к сожалению, не показала улучшения, — говорила Валентина, стараясь убедить свекровь в своей правоте. — Достать бы лекарство — индерал. Этот новейший препарат имеется только в крайаптекоуправлении. Мой знакомый врач поехал в Степновск, я просила его раздобыть это лекарство в крае.
— Самое наилучшее лекарство — Андрюшка, — стояла на своем мать. — Ваня, иди к Петру, возьми у него машину, и сейчас же поезжайте в Предгорную.
— Поедем на мотоцикле, — сказал Иван, обращаясь к Валентине. — Как, Валя? Обернемся в один миг.
— Что ты, сынок, на твоем бегунке никак нельзя, — за Валентину ответила мать, — можно простудить мальчонку. Поедете на Петровой машине.
— Не даст Петро «Жигули», — сказал Иван. — Я знаю, как он оберегает свою машину.
— Как это так — не даст? Даст! — заверила мать. — Пойдем, Ваня, вместе. Если тебе Петро не даст «Жигули», то матери отказать не посмеет. Да и вообще Петя — парень сознательный, он поймет, какое это важное дело.
Не в пример Ивану и Валентине, Петро и его Марфенька, женщина круглолицая, дородная, поддержали мать.
— Верно, мать, только радостью, и ничем другим, следует лечить отца, — смело заявил Петро. — Я уверен, когда он сильно обрадуется, то непременно преодолеет недуг. И если наш племянник, которого мы еще и в глаза не видали, сделает свое доброе дело, его надобно доставить к деду незамедлительно. Нужна машина? Пожалуйста! Иван, бери «Жигули», и езжайте с Валей. Только смотри не попадайся на глаза сотрудникам ГАИ.
— А что такого?
— Едешь-то без доверенности… могут подумать, что угнал чужую машину.
— А моя фамилия?
— Это не оправдание.
— Не бойся, Петро, никто меня не тронет. Часа через два вернемся.
— Меня не будет дома, еду в поле. Так ты вот что, когда вернешься, помой машину и чистенькую поставь в гараж. Сделай все по-хозяйски.
— Ладно, сделаю.
Иван и Валентина уселись в «Жигули» и, оставив Холмогорскую, чуть прикрытую осенней дымкой, направились в Предгорную по давно им знакомой гравийной дороге. От отца и матери Валентины они утаили правду, сказали, что давно хотели забрать Андрея, да все как-то не было времени. Ольга Павловна всплакнула, привыкла к внуку, жалко было с ним расставаться. Со слезами на глазах она в последний раз умыла его, накормила, одела в дорогу.
— Не открывайте окна в машине, — плача, наказывала она, — ребенка можно простудить.
Валентина собрала вещи сына, Иван погрузил в машину детскую кроватку, и они, попрощавшись с родителями, уехали. И минут через тридцать разгоряченные «Жигули» подкатили к дому Андронова. Иван отнес я комнату кроватку, вещи и уехал мыть машину и ставить ее в гараж.
Валентина внесла Андрюшку в переднюю, и тут Фекла Лукинична забеспокоилась не на шутку. Наступил самый ответственный момент: кому — матери или бабушке — внести Андрюшку в комнату, где лежал, ничего не подозревая, больной дед Андрей? Женщины говорили шепотом, как заговорщицы. Шустрый карапуз с рук матери живо перебрался к незнакомой ему бабушке. Фекла Лукинична держала на руках не в меру проворного внука, волновалась, и не столько потому, что надежное «лекарство» — вот оно, уже у нее в руках, сколько потому, что этот большеглазый, непоседливый и так удивительно похожий на Ивана малец должен, по ее убеждению, помочь своему деду избавиться от хворобы. И тут важнее всего, как полагала Фекла Лукинична, встреча деда с внуком. Ее, эту встречу, следовало как-то подготовить, организовать. А как? Фекла Лукинична не знала. Беспокоясь об этом, она сказала: