— Дядю Евдокима с батьком не равняй, — сказал Максим. — Ты хоть видался с отцом, говорил с ним?
— Разве его застанешь дома?
— Поехал бы в степь. Сам бы разъяснил ему, что и как, поговорил бы, успокоил. Он же сознательный, поймет.
— Что еще разъяснять? Братуха, надобно не разъяснять, не вести пустые разговоры, а строить, вот в чем задача! И строить как можно быстрее. — На молодом лице Дмитрия вдруг появилась не свойственная ему строгость. — Максим, дружище, на жизнь мы обязаны смотреть реально и видеть ее такой, какая она есть. Холмогорская — это уже не та казачья станица, какой она была раньше. Вокруг Холмогорской выросли молочный завод, механические мастерские, на полях — зерновые комплексы, автоматические тока, всюду техника, автоматика, скоро развернется строительство межхозяйственного мясопромыщленного комплекса. А какими стали холмогорцы — не узнать! Изменились культура, быт, умерла душа собственника, и это всех нас радует. Ты, Максим Беглов, кто? Сын казака-крестьянина, стал токарем высшей квалификации. В бывшей казачьей станице — токаря, слесаря, автогенщики, кузнецы, можно сказать, свой рабочий класс, — вот что удивительно! Анастасия — кто? Дочь холмогорского казака стала мастером по сыроварению. Дело, Максим, идет к тому, что со временем наша Холмогорская преобразится в небольшой агрогород со всеми благами городской жизни, и проживать здесь будут люди, производящие сельскохозяйственные продукты, и вот так же, как ты, от горожан ничем они отличаться не будут. Так почему же наш батя обижается на тебя, токаря, на меня, архитектора, и проливает слезы над древними холмами? Этого я понять не могу.
— Братовья, и чего заспорили? — Анастасия поставила на стол сковородку с жареным куриным мясом и картошкой. — Всегда так было и, наверное, так будет: дети умнее своих родителей. Вот и наши подрастут и тоже не смогут нас понимать. — Она с улыбкой посмотрела на сына и на дочь, потом на братьев. — А что, разве не так?
Братья молчали. Дмитрий полагал, что все сказал и к сказанному уже нельзя ничего прибавить, потому что мысль свою, как он думал, выразил достаточно убедительно. И он начал накладывать в свою тарелку хорошо поджаренную картошку и кусочки мяса. Максим же считал, что обязан был возразить, потому что не согласен с доводами Дмитрия, и он обдумывал, что и как сказать, чтобы было понятно и чтобы брат не обиделся.
— Максим, выпьем еще по рюмке, — сказал Дмитрий. — Настенька права, спорить нам не о чем, ибо все так ясно и очевидно.
— Выпей один. Ты же знаешь, я до рюмки не охотник.
— Тогда и я не стану пить.
И Дмитрий принялся за еду.
— Спорить-то нужно, без этого, видно, не обойтись, — заговорил Максим, не притрагиваясь к еде. — Новая культура, новый быт, вокруг станицы вырастают промышленные предприятия. Все это у нас действительно есть, и свой, как ты сказал, рабочий класс тоже имеется, правда, небольшой, но все же имеется. С этим я согласен.
— С чем же не согласен? — Дмитрий рассмеялся, кусая крепкими белыми зубами свежие перышки лука. — Говори, говори, я не обижусь.
— Не согласен насчет души собственника. Тут ты неправ. Ох, и живуча эта зараза — жадность, стремление обогатиться, заиметь побольше всякого добра.
— Где же она? — со смехом спросил Дмитрий. — Что-то я ее не вижу.
— Далеко живешь, в Холмогорской бываешь наездом. Пожил бы в станице да пригляделся бы к некоторым, вроде нашего кузена Никиты. В жизни его ничто не интересует, кроме выгодной продажи кабанов и кроликов. Клава — ты бы посмотрел на нее! — это же батрачка, существо жалкое и совершенно бесправное. На хуторе Подгорном у Никиты есть любовница, а жену замучил непосильной работой. Нет у него ни чести, ни совести. На грузовике привозит все, что ему нужно, и где берет — неизвестно. Тут, конечно, виноваты и мы, в частности партбюро гаража, — мало интересовались жизнью Никиты. Другой пример — Чумаков, живет от Никиты через два двора. Токарь, наши станки стоят рядом. Как и у Никиты, у Чумакова нажива все свободное время занимает. Ни тот, ни другой не читают газет, книг, не ходят в кино — за домашним хозяйством некогда. О какой сознательности может идти речь? Позавчера Чумаков запорол несколько деталей, потому что в доме у него были какие-то неприятности. На работу пришел злой, матерился, нервничал, попортил детали, бросил станок и ушел… Обидно, Митя, что Чумаков и Никита наши сверстники, родились и выросли, как и мы, при советской власти. Не могу понять, как и откуда пришли к ним эти замашки?