Между тем глаза всех были устремлены именно туда. Сам полковник, вооруженный подзорной трубой, не спускал глаз с вершины. Впрочем, через полчаса он прекратил наблюдение, одним ударом ладони сложил трубу и, повернувшись к Антонио, спросил:
— Ну, что?
Каким удивительным орудием может быть слово, в зависимости от того, кто и по какому поводу его произносит. Оно способно сжиматься и растягиваться, бурлить, как волна, и журчать, как ручеек, кидаться на жертву, как тигр, или подползать, как змея, бомбой взлетать к облакам или молнией падать с неба; одни высказывают свои мысли длинными речами, а другим достаточно двух слов, чтобы их поняли.
По-видимому, полковник принадлежал к этой второй школе красноречия; он произнес всего лишь два слова, но эти два слова так отвечали моменту, были столь емкими, столь звучными, что они истолковывались мгновенно и заключавшаяся в них мысль была следующей: «Антонио, друг мой, вы мерзавец и обманщик, вы сыграли со мной шутку, когда плели всякий вздор в надежде спасти свою шкуру; но я не из тех, кто поддается на такое, и, поскольку вы не сдержали своего слова — банда ваших друзей смогла ускользнуть этой ночью, и теперь нам снова придется, как ищейкам, гоняться по их следу, что весьма позорно для солдат, — вас немедленно повесят на ближайшем дереве, а я тем временем позавтракаю».
Антонио, парень очень понятливый и умевший трезво смотреть на вещи, тотчас же разгадал все, что содержалось в этих двух словах. Тут же, то ли из раболепства, то ли потому, что он сам был последователем той же школы красноречия, среди глав которой, несомненно, числился полковник, он простер руку и в ответ на два слова произнес одно: «Aspettate», что в переводе означает «Подождите».
После этого полковник удалился, так и не отдав страшный приказ, которым он угрожал Антонио, а тот застыл как изваяние на том же месте, не сводя глаз с горы. Вернувшись через два часа, полковник снова раскрыл подзорную трубу и навел ее на вершину. Там по-прежнему было пусто, и тогда он дотронулся до плеча Антонио, который, хотя и не обернулся при приближении полковника, узнал его по шагам.
Антонио вздрогнул, как человек, не имеющий денег, когда ему предъявляют вексель к оплате, но тотчас же левой рукой схватил руку полковника, а правую протянул в сторону вершины горы и с непередаваемой интонацией в голосе воскликнул:
— Там! Там!
— Что? — спросил полковник, снова наводя трубу.
— Разве вы не видите? — отвечал Антонио. — Вон же голова человека на углу той скалы, что похожа на колонну! Смотрите, смотрите!
Он зажал голову полковника двумя руками и заставил ее повернуться как флюгер, одновременно схватив его подзорную трубу и направив ее на точку, которую он полагал столь важной для наблюдения.
— О-о! — воскликнул полковник, различив указанного ему человека.
Минуты две он молча рассматривал гору и наконец сказал, опустив подзорную трубу:
— Да, там стоит человек, но кто мне поручится, что это не крестьянин, взобравшийся туда в поисках пропавшей козы?
— Как! Вы не видите? — воскликнул Антонио, подскочив на месте. — Вы не видите его остроконечной шляпы с развевающимися лентами, не различаете блеска его карабина? Смотрите, он свесился над пропастью, оценивая, нельзя ли там спуститься вниз! Это же сам Джакомо, а за ним стоит Мария, смотрите же! Теперь-то вы видите? Видите?
Полковник вновь невозмутимо поднес трубу к глазам и, уже не опуская ее, сказал:
— Да, да, вижу! Начинаю думать, что, быть может, ты и не будешь повешен.
Слова эти доставили огромное удовольствие Антонио.
— Позовите ко мне полкового врача! — приказал полковник.
Затем, повернувшись к Антонио, он спросил:
— Могут они найти на этой вершине что-нибудь съедобное?
— Ничего! — ответил тот.
— Итак, раз им оттуда не выбраться, то они либо сдадутся, либо умрут с голоду.
— Без сомнения.
— Доктор, сколько дней человек может жить без пищи?