Джонс был небольшого роста, носил очень приличный светло-серый костюм с двубортной жилеткой, который казался не совсем уместным вдали от лифтов, толчеи контор, перестука пишущих машинок. Такого костюма больше ни у кого не было на нашем захудалом грузовом судне, ковылявшем по хмурому океану. Потом я заметил, что он ни разу не переоделся, даже к прощальному судовому концерту; в его чемоданах, вероятно, никакой другой одежды не было. Так как Джонсу, видимо, совершенно не хотелось, чтобы на него глазели, я причислил его к тем, кто, снимаясь с места, хватает впопыхах не тот мундир. Он смахивал на француза — может быть, с фондовой биржи: маленькие черные усики, круглые, как у мопса, глаза. И вдруг, к своему удивлению, я узнал, что фамилия этого человека — Джонс.
— Майор Джонс, — с укоризной в голосе поправил он стюарда.
Мне стало неловко почти в той же мере, как и ему. На грузовом судне пассажиров бывает мало, и таить на кого-нибудь обиду просто неудобно.
Прижав руки к груди, стюард проговорил добродетельным тоном:
— Ничего не могу поделать, сэр. Каюта оставлена за этим джентльменом. За мистером Брауном.
Смит, Джонс и Браун — ситуация создалась неправдоподобная {6}. Мне нельзя было отказать хоть в каких-то правах на мою простецкую фамилию, а ему? Казус, в который он попал, вызвал у меня улыбку, но, как я убедился впоследствии, чувство юмора у Джонса было несколько примитивное.
Он внимательно, серьезно пригляделся ко мне и спросил:
— Это действительно ваша каюта, сэр?
— Полагаю, что так.
— Мне сказали, будто она свободна. — Он чуть переменил положение, так, чтобы повернуться спиной к моему плоскому чемодану, стоявшему у самого входа в каюту. Долларовые бумажки куда-то исчезли — уж не в рукав ли? Я не заметил, чтобы его кулак потянулся к карману.
— Вам дали плохую каюту? — спросил я.
— Да нет, просто я предпочитаю с правого борта.
— Я тоже, особенно в этот рейс. Можно не закрывать иллюминатора. — И, словно для того чтобы подчеркнуть правоту моих слов, пароход начал медленно крениться на левый борт, выходя в открытое море.
— Самое время выпить джину, — без всяких обиняков заявил Джонс, и мы с ним поднялись наверх, отыскали небольшой салон и в нем черного официанта, который, разбавляя мой розовый джин водой, при первой же возможности шепнул мне на ухо: «Я британский подданный, сэр». Я отметил, что Джонсу он этого почему-то не сообщил.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Кандидат в президенты — весьма внушительная фигура, несмотря на наивные уши: ему пришлось нагнуть голову под притолокой. Он окинул взглядом весь салон, прежде чем ступить в сторону и пропустить вперед жену, и она прошла под аркой его руки, точно невеста под склоненным над нею мечом. Ему, видимо, надо было сначала удостовериться, что в салоне нет неподходящей публики. Глаза у него светились чистой, размытой голубизной, из ноздрей и ушей некрасиво торчали пучки волос. Он был полной противоположностью мистеру Джонсу — самый что ни на есть настоящий, неподдельный. Если б я дал себе тогда труд хоть немного поразмыслить об этих двоих, то пришел бы к выводу, что они несовместимы, как вода с маслом.
— Входите, — сказал мистер Джонс («майор» почему-то не идет мне на язык), — входите, пригубим чарочку. — Жаргонные словечки всегда звучали у него чуть-чуть старомодно (как я убедился в дальнейшем), точно он заучивал их по словарям, к тому же не самых последних изданий.
— Вы меня извините, — учтиво ответил ему мистер Смит, — но я не прикасаюсь к алкогольным напиткам.
— Я тоже к ним не прикасаюсь, — сказал Джонс. — Я их пью. — И подкрепил свой ответ действием. — Фамилия Джонс, — добавил он. — Майор Джонс.
— Очень приятно с вами познакомиться, майор. Моя фамилия Смит. Уильям Абель Смит. Моя жена, майор Джонс. — Он обратил ко мне вопросительный взгляд, и тут я сообразил, что теперь дело только за мной.
— Браун, — несмело проговорил я. У меня было такое чувство, будто я неудачно сострил, но никто из них не понял, в чем тут соль.
— Позвоните-ка еще разок, — сказал Джонс, — будьте ласковы. — Он уже возвел меня в ранг своего старого приятеля, и я проследовал к звонку через весь салон, хотя мистер Смит сидел ближе. Правда, в эту минуту он укутывал жену дорожным пледом, несмотря на то что в салоне было тепло. (Возможно, так уж у них повелось в их супружеской жизни.) Вот тогда-то в ответ на заявление Джонса, что нет лучшего средства против морской болезни, чем розовый джин, мистер Смит и провозгласил свое кредо: