Выбрать главу

Геннадий Айги

Собрание сочинений в 7 томах (2009)

Том 3. Провинция живых

Выражаем искреннюю благодарность Германскому ПЕН-Центру, Творческой программе ДААД (Германия), Шведской Королевской Академии и всем, кто принял участие в финансировании настоящего издания

Составление Галины Айги и Александра Макарова-Кроткова

Художник Андрей Бондаренко

На фронтисписе — портрет Геннадия Айги работы Николая Дронникова

© Галина Айги, 2009

© Вступительная статья. Михаил Айзенберг, 2009

© Графика. Николай Дронников, 2009

© Оформление. Андрей Бондаренко, 2009

* * *

за особые заслуги

Надеюсь, никому уже не надо рассказывать о том, кем был Геннадий Николаевич Айги, о подлинном масштабе его стихового высказывания.

Айги был актуальным автором сорок лет назад, остается им и сейчас, после своей смерти. Не теряет актуальности его поэтический язык: всегда, в каждом стихотворении словно пойманный в движении — в становлении понятий. Стихи Айги состоят как будто не из слов, а из пауз. Даже не из ряда пауз, — каждая вещь в целом есть одна невероятно напряженная пауза, из которой вот-вот возникнет главное, самое необходимое слово. Это состояние речи, в сущности, до-языковое. Слова взывают к дословесному опыту — к мышлению, еще не ставшему речью.

Поэтому так трудно писать и даже говорить об Айги: он требует не критического, а художественного описания, как требует его какой-нибудь пейзаж.

«Мы живем, под собою не чуя страны», но Айгито как раз чуял.

Не «улица корчится безъязыкая», а лежит вокруг огромное немое пространство. Территория. Не освоенная языком целина.

Лучшие вещи Айги — это какой-то голос бессловесности. Голос пространства — голос немой протяженности. Одушевление природных сил. Как будто человек говорит от имени или вместо темной воды; талого снега; мокрой земли.

Айги с годами не отдавал, а набирал, приобретал. Это редчайший случай: русские поэты не умеют стареть. Сам процесс старения в нашей поэзии опробован, но не отработан.

Поздние впечатления определенно за крепили мое отношение к нему на шкале ценностей — в верхней ее точке. И мне очень жаль тех, кто пропустил последнее чтение Айги 17 января 2006 года в Чеховской библиотеке: в жизни любого человека события такого рода если и случаются, то крайне редко. Хотя читал он не много, а голос звучал слабее, чем обычно. Но это совсем не было важно.

Геннадий Николаевич очень изменился: похудел, побледнел. Но в этой почти бесплотности проступила основа «облика и склада»: какая-то перекрывающая все остальное ясность, приветливость. Даже не доброта, а что-то, по отношению к чему доброта — лишь частное проявление общего.

Похоже, что-то подобное происходило с его стихами, которые восходили от слов к чистому звучанию — к какому-то «белому звуку». А такое совмещение со своей поэтикой в ее верхнем регистре — лучшее, что может случиться с поэтом, и дается ему не только за талант и правильную жизнь, но и еще — за какие-то особые заслуги.

михаил айзенберг

одежда огня

1967–1970

сон: дорога в поле

зачем тебе — почти несуществующему искать другого —
праха не имеющего?.. —
что от дороги примешь? тень ее содержит что-то…
пищу неземную:
не там она… тебе не обнаружить следов того —
кто раньше посетил…

|1967|

круг тополя — в спящего

о срез… и огнь… ресницы как порезы… о сквозь… и все бескрайней приближенье… одежда в смеси… тела как бумаги разорванно-живой!.. работая как дном… и в знаках свет… все глубже воздух-белое… ребенка крик… и рана в волосах…

|1967|

к заре: после занятий

[в. ш.]

о чудо-камера и волшебство-вселенная:
секунда перед сном:
открыта словно зала —
как яркий свет в который помещают:
сверхжизненно и ярко — бить в лицо! —
о чудо сверхпонятное о камера:
секунда-зала: словно сверхживого раскрытый — до разрыва мозга — свет!.. —