— Ха, — сказал он. Темпл услышала два легких быстрых шага, потом его рука скользнула по ее щеке, и он приподнял ее за шиворот, как котенка.
— Что ты делаешь в моем доме?
VII
Откуда-то из освещенного коридора до Темпл доносились голоса — какой-то разговор; время от времени смех; грубый, язвительный смех мужчины, охотно смеющегося над юностью или старостью, заглушающий шипение жарящегося мяса на плите, у которой стояла женщина. Темпл слышала, как двое мужчин в тяжелых башмаках прошли по коридору, через минуту донеслись стук черпака об оцинкованное ведро и ругань того, кто смеялся. Плотно запахнув пальто, Темпл высунулась за дверь с жадным, застенчивым любопытством ребенка, увидела Гоуэна и с ним еще одного человека в брюках хаки. Опять пьет, подумала она. С тех, пор, как мы выехали из Тейлора, напивался четыре раза.
— Это ваш брат? — спросила она.
— Кто? — сказала женщина. — Мой кто? — Она стала переворачивать шипящее на сковородке мясо.
— Я подумала, может, это ваш младший брат.
— Господи, — сказала женщина. Она переворачивала мясо проволочной вилкой. — Надеюсь, что нет.
— А где ваш брат? — спросила Темпл, выглядывая за дверь. — У меня их четверо. Двое адвокаты, один газетчик.
Четвертый еще учится в Йеле. А отец судья. Судья Дрейк из Джексона.
Она мысленно представила отца сидящим на веранде в отглаженном костюме, с веером из пальмовых листьев в руке, наблюдающим, как негр стрижет газон.
Женщина открыла заслонку и заглянула в топку.
— Никто тебя сюда не звал. Я не просила тебя оставаться. Советовала уйти, пока было светло.
— Как же я могла? Я просила его. Гоуэн не захотел, и просить пришлось мне.
Женщина прикрыла заслонку, обернулась и, стоя к свету спиной, взглянула на Темпл.
— Как могла? Знаешь, где я беру воду? Я хожу за ней. Милю. Шесть раз на день. Сосчитай, сколько это будет. И не потому, что нахожусь там, где боюсь оставаться.
Она подошла к столу и вытряхнула сигарету из пачки.
— Можно и мне? — спросила Темпл. Женщина подтолкнула к ней пачку, потом сняла с лампы стекло и прикурила от фитиля. Темпл с пачкой в руке замерла, прислушиваясь, как Гоуэн и другой человек снова входят в дом.
— Их здесь так много, — сказала она плачущим голосом, глядя, как сигарета медленно разминается в ее пальцах. — Но, может, когда их столько…
Женщина вернулась к плите и перевернула мясо.
— А Гоуэн опять пьет. Сегодня он напивался три раза. Был пьян, когда я сошла с поезда в Тейлоре, а я под надзором, сказала ему, что может случиться, и уговаривала выбросить кувшин, а когда мы остановились у сельской лавки, чтобы купить ему рубашку, напился снова. Мы проголодались и остановились в Дамфризе, Гоуэн зашел в ресторан, а мне от волнения было не до-еды, и он куда-то исчез, а потом появился с другой улицы, я нащупала у него в кармане бутылку, а он ударил меня по руке. Все твердил, что у меня его зажигалка, а потом, когда уронил ее и я сказала ему об этом, стал клясться, что у него в жизни не бывало зажигалки.
Мясо на сковородке шипело и брызгало.
— Он три раза напивался, — сказала Темпл. — Целых три раза в один день. Бадди — это Хьюберт, мой младший брат, — грозил избить меня до смерти, если застанет с пьяным мужчиной. А я тут с таким, что напивается трижды за день.
Прислонясь бедром к столу и разминая сигарету, Темпл засмеялась.
— Вам не кажется, что это забавно? — сказала она. Потом, затаив дыхание, перестала смеяться и услышала потрескивание лампы, шипение мяса на сковородке, шум чайника на плите и голоса, грубые, резкие, бессмысленные голоса мужчин. — А вам приходится каждый вечер стряпать на всех. Все эти мужчины едят здесь, дом вечерами полон ими, в темноте… Она бросила размятую сигарету.
— Можно я подержу ребенка? Я знаю, как; с ним ничего не случится.
Она подбежала к ящику, нагнулась и достала спящего младенца. Малыш открыл глаза и захныкал.
— Ну, ну; не бойся, ты у Темпл.
И стала качать его, держа высоко и неуклюже в своих тонких руках.
— Послушайте, — сказала она, глядя в спину женщины, — вы попросите его? Я имею в виду — вашего мужа. Он может взять машину и отвезти меня куда-нибудь? Ну как? Попросите?