Дилси сказала, что матушка в доме. Я вошел в холл, прислушался — нигде ее не слышно. Поднялся наверх, но только хотел пройти мимо ее двери, как она окликнула меня.
— Я всего лишь хотела узнать, кто идет, — говорит. — Я все ведь одна да одна и каждый шорох слышу.
— А кто вам велит, — говорю. — Если бы хотели, могли бы весь день по гостям, как другие.
Подошла к двери.
— Не заболел ли ты, — говорит. — Тебе пришлось сегодня обедать в такой спешке.
— Ничего, сойдет, — говорю. — Вы что-нибудь хотели?
— Не стряслось ли чего? — говорит.
— А что могло стрястись? — говорю. — Неужели нельзя мне днем заехать лишний раз, чтобы не переполошить весь дом?
— Ты не видел, Квентина не пришла еще? — спрашивает.
— Она в школе, — говорю.
— Четвертый час, — говорит. — Три пробило по крайней мере полчаса тому назад. Она должна бы уже быть дома.
— Должна? — говорю. — А она за все время хоть раз вернулась домой засветло?
— Из школы она должна прямо домой, — говорит матушка. — Когда я была девочкой…
— Вас было кому в руках держать, — говорю. — А ее некому.
— Я бессильна совладать с ней, — говорит. — Я столько раз пыталась.
— А мне вмешаться тоже не даете почему-то, — говорю. — Вот и радуйтесь. — Прошел к себе в комнату. Заперся тихонько на ключ, постоял. Она подошла, ручку подергала.
— Джейсон, — говорит за дверью.
— Чего вам? — говорю.
— Я все думаю, не случилось ли чего.
— Только не у меня, — говорю. — Вы ошиблись адресом.
— Я вовсе не хочу тебя сердить, — говорит.
— Рад это слышать, — говорю. — А то я усомнился было. Совсем было засомневался. Вам что-нибудь угодно?
Помолчала. «Нет, ничего». Ушла. Я достал шкатулку, деньги отсчитал, обратно ее спрятал, отпер дверь и вышел. Вспомнил про камфару, но уже все равно поздно. Притом осталось мне один раз в город и обратно. Она у меня в дверях стоит, ждет.
— Вам что-нибудь из города привезти? — спрашиваю.
— Нет, — говорит. — Я вовсе не хочу вмешиваться в твои дела. Но не знаю, что бы я стала делать, Джейсон, если бы с тобой что-нибудь случилось.
— Со мной все в порядке, — говорю. — Просто голова болит.
— Ты бы хоть аспирину принял, — говорит. — Раз уж не можешь без этого автомобиля.
— При чем тут автомобиль? — говорю. — Как от автомобиля может болеть голова?
— Ты сам знаешь, от бензина у тебя с детства голова разбаливалась, — говорит. — Я бы хотела, чтобы ты принял аспирину.
— Продолжайте хотеть, — говорю. — Хотение — вещь безобидная.
Сел в машину, направился обратно в город. Только вырулил на улицу, смотрю — «форд» навстречу на предельной скорости. Вдруг как тормознет с ходу, заскользил, визжа колесами, дал задний, развернулся круто. Я успел только подумать, что за дурацкие фокусы, и тут за ветровым стеклом мне мелькнул красный галстук. А затем и ее лицо узнал в боковом стекле, ко мне повернутое. «Форд» метнулся в наш переулок, оттуда повернул на параллельную улицу. Но когда я до угла доехал следом, то их еще секунду только видно было, прямо как бешеные рванули.
Ну, у меня помутилось в глазах. Чтобы после всех моих предупреждений этот галстучек — тут уж я про все забыл. Даже про голову свою, пока не доехал до первой развилки и встал, не знаю, куда дальше. Дерут, дерут с нас деньги на дороги, а ехать — как по проклятому железу кровельному гофрированному. Интересно знать, как по такой дороге угнаться даже за паршивой тачкой. А я своей машиной дорожу, на куски ее растряхивать не собираюсь, это не «фордик» ихний. Притом они его скорей всего украли, так что им тем более плевать. Что я и говорю, кровь не может не сказаться. Раз в ней такая кровь, то на все будет способна. Если вы, говорю, считаете, что у вас в отношении ее родственный долг, то он давно уже вами выполнен, и с этих пор, говорю, можете единственно себя винить, потому что сами знаете, как любой разумный человек поступил бы. Если уж, говорю, мне половину времени приходится быть несчастным сыщиком, то я по крайней мере пойду наймусь, где мне за это платить будут.