— Что он натворил? — спросил капрал.
— Не церемонься, — сказал Кролик. — Не он, а мы. Убийство. Эта старая дама сама была виновата; ей нужно было только сказать, где спрятаны деньги, а потом помалкивать. А она вместо этого лежала в постели и орала как резаная, пришлось ее придушить, иначе было бы не на что добираться до Парижа…
— Париж, — сказал второй плачущим голосом.
— Только этого мы и хотели, — сказал Кролик. — Только эта цель и была у нас: добраться до Парижа. Однако люди вечно посылали его не туда, указывали неверную дорогу, травили собаками, от полицейских он только и слышал: «Ступай, ступай», — знаешь, как это бывает. И когда мы столкнулись — в Клермон-Ферране, в 1914-м, — он уже и не помнил, сколько бродил, потому что мы не знали. сколько ему лет. Знали только, что долго, начал он еще в детстве… Ты знал, что тебе нужно в Париж, еще не зная, что тебе понадобится женщина, а, Конь?
— Париж, — хрипло сказал второй.
— …Понемногу работал, когда удавалось найти работу, спал в кустах и конюшнях, пока на него не натравливали собак или полицию, говорили «ступай», даже не сказав, в какую сторону нужно идти, и в конце концов он решил, что никто во Франции не слышал о Париже и тем более не собирался — не ездил туда. А, Конь?
— Париж, — сказал второй.
— Потом мы повстречались в Клермоне, стакнулись, и дела пошли на лад, война уже началась, натяни военную форму — и ты свободен от полицейских, от гражданских и от всего человечества; только знай, кому нужно отдавать честь, и делай это побыстрее. Так мы поднесли бутылку коньяка одному знакомому сержанту…
— И от всего человечества? — спросил капрал.
— Ну да, — сказал Кролик. — Может, глядя на него, не подумаешь, но в темноте он может двигаться бесшумно, как привидение, и видит, как кошка; погаси на минуту свет, он вытащит у тебя из кармана зажигалку, и ты даже не догадаешься. Теперь и он…
— Он быстро научился этому? — спросил капрал.
— Само собой, приходилось смотреть, чтобы он не давал воли рукам. Он ведь ничего такого не хотел: просто не сознавал своей силы, как тогда ночью в прошлом месяце.
— И дела у вас пошли на лад, — сказал капрал.
— Как по маслу. Теперь и он был в военной форме, нам даже иногда удавалось прокатиться за государственный счет, и мы все приближались к Парижу; прошло чуть больше года, и мы оказались под Верденом, а любой бош может сказать тебе, что он почти рядом с Парижем…
— И все шло, как по маслу, — сказал капрал.
— Почему же нет? Если в мирное время люди клали деньги в банк, то куда их можно спрятать в военное, если не в печную трубу, или под матрац, или в стенные часы? Или куда угодно, где они, казалось, спрятаны надежно, для нас это не имело значения; у Коня такое чутье на десятифранковые бумажки, как у свиньи на трюфели. До той ночи в прошлом месяце, и старая дама была сама виновата; сказала бы, где спрятаны денежки, а потом лежала бы себе и помалкивала, но ее это не устраивало, она лежала и вопила как резаная, пока Конь не был вынужден заткнуть ей глотку — сам понимаешь, он не собирался причинять ей вреда, просто чуть подержал за горло, чтобы можно было искать деньги спокойно. Только мы забыли о его руках, и когда я вернулся…
— Вернулся? — переспросил капрал.
— Я был внизу, искал деньги…Вернулся — было уже поздно. И нас зацапали. Можно было подумать, что они удовольствуются этим, тем более что деньги они у нас забрали…
— Ты нашел их? — спросил капрал.
— Само собой. Пока он ее утихомиривал. Но нет, им показалось мало…
— Ты отыскал деньги, ушел с ними, а потом вернулся?
— Что? — сказал Кролик.
— Почему ты передумал? — спросил капрал.
Секунду спустя Кролик сказал:
— Дай еще закурить.
Капрал угостил его сигаретой, протянул ему зажигалку.
— Спасибо, — сказал Кролик. Он щелкнул зажигалкой, прикурил и погасил пламя. Опять кисти его рук быстро завертелись, потом замерли, он бросил зажигалку капралу, снова сложил руки, обхватил локти и заговорил, не вынимая сигареты изо рта:
— О чем я? Ах, да. Но их это не устраивало; просто отвести нас тихо-мирно и расстрелять для них было мало; им понадобилось затащить Коня в какую-то камеру и напугать до потери разума. Справедливость, видите ли. Защита наших прав. Просто схватить нас им было мало; мы должны были подтвердить, что сделали это. Я им сказал, но этого оказалось мало; Коню пришлось орать об этом во весь голос — черт знает зачем. Но теперь все в порядке. Теперь они нам не помешают.
Он повернулся и резко хлопнул второго по спине.