В Донбассе, в годы гражданской войны, бывал Сталин. Гриша может показать дом, где вождь останавливался. В Донбассе жил Артем. Отсюда вышел легендарный Пархоменко. Здесь родились Ворошилов. Жданов, Хрущев, секретарем Донецкого губ кома партии работал Молотов. Здесь часто бывали Орджоникидзе и Каганович, — их вообще с легкой душой можно считать коренными донбассовцами.
В Бахмутском уезде родился писатель Гаршин, в Мариуполе — художник Куинджи. Под Мариуполем же, в рыбацком селе, — Седов, отважный исследователь Северного полюса. В Донбассе работали знаменитые горняк и геолог и Летучих и Горлов. От последнего и пошла Горловка. В Донбассе прославился легендарный доменщик Курако. Тут явились и Изотов, и Стаханов, и Кривонос, и Паша Ангелина. А сколько наркомов, академиков, певцов, артистов дала земля донецкая!.. Стоило назвать при Грише Мальцеве любое имя, как он тут же объявлял: наш!
Он насиловал для этого и историю, и географию. Он отторгал Таганрог от РСФСР и беззаботно присваивал его для того только, чтоб Антон Павлович Чехов оказался земляком. Он уверял, что речушка Кальмиус, протекающая в наших пределах, и есть та самая Калка, на берегах которой некогда разыгралась историческая битва русских с татарами. Из-за Стеньки Разина еще можно было спорить — донской он казак или донецкий, но зато Кондратий Булавин уж доподлинно был бахмутским станичным атаманом!
А скифские каменные бабы? Их и сейчас сколько угодно в донецкой степи. Разве не доказывают они, сколь эта земля древня? Гриша Мальцев не прочь был объявить и скифов, и хазаров, и даже половцев-кинчаков прямыми и непосредственными предками современных донбассцев.
Но тут же он спохватывался. Он вспоминал украинских казаков, бежавших сюда, в степь, из Запорожской Сечи.
— Нет, мы потомки сечевиков! — гордо восклицал он. — Вот откуда у нас характер! Мы — казаки. Мы дети вольницы. К нам всегда приходили люди «шукать свою долю и волю», — повествовал он. — Бежали сюда хлопы с Днепра и Припяти, от проклятой шляхты. Бежали крепостные люди с окраинных русских земель. Спасались здесь от турецкого ига болгаре, валахи, венгерцы... Донецкая степь всем стала родиной. Прибежали греки из Крыма — заложили Мариуполь. С Балкан пришли сюда целые полки сербов — отсюда и Славяносербск. Они так и селились поротно. До сих пор в народе эти села зовут «ротами». Да вот, например, село Верхнее, где «Донсода» — 3-я рота. Калиновское — 13-я рота... Ротные командиры скоро стали помещиками, и от Штерича пошла Штеровка, от полковника Голуба — Голубовка... А потом, когда началась «угольная лихорадка», — кого-кого только не приютила, не обнадежила мать донецкая земли! Даже китайцев. И все эти разноплеменные элементы оседали тут. Приживались и. как крупинки, вплавлялись в основную массу коренного украинского населения и растворялись в ней. Своим потомкам они передавали уже только одни фамилии да глаза. Я заметил, что глаза дольше всего сохраняются... Вот мы какой народ! — хвастливо заканчивал он. — Особенный! Ну, где вы еще такой встретите?
Я уверен, что если б хорошенько раздразнить Гришу, «загнать его в бутылку», — он мог бы договориться и до того, что донбассовцы вообще — особая нация, только ученые все не могут это открыть. Гриша был способен и не такое еще брякнуть сгоряча, так далеко заходил его необузданный областной патриотизм.
Его корреспонденции всегда пестрели выражениями: «единственный в мире», «самый крупный в Европе», «впервые в истории»; в редакции уже привыкли почти механически выметать все эти излишества из Гришиных статей. Но Гриша не унимался. Впрочем, иначе он и не умел писать. Он тоже был энтузиаст, как и Виктор Абросимов.
По роду своей работы Грише чаще приходилось иметь дело с Андреем Воронько, чем с Виктором. Андрея он уважал, но побаивался, в Виктора же влюбился сразу. Все в этом человеке было ему мило-дорого. И то, что он был здешний, круто-марьииский, коренной (Чибиряки не шли в счет — это предыстория человека!), и то, что вышел он из шахтеров, и его истинно шахтерский отчаянный нрав, и его стать, и рост, и пламенные глаза... Втайне Гриша уже мечтал о том, что напишет целую книгу о Викторе. Какой провинциальный журналист не мечтает о своем «Тихом Доне»! A Гриша Мальцев был просто рожден для того, чтобы стать летописцем своего района.