Собрание сочинений в десяти томах. Том первый. Стихотворения

        В жизни бесценной людей жребий неверный царит.
С лаской не может отец цветущему милому сыну
        В миг расставанья навек с края могилы кивнуть.
Слабому старцу, который глаза закрывает охотно,
        Юноша крепкий смежить вежды не может всегда.
Чаще жребий — увы! — порядок времен обращает,
        Тщетно старец зовет и сыновей и внучат,
Как изувеченный ствол, стоит он, а голые ветви
        Сорваны вихрем лихим, градом побиты во прах.
Так, дорогое дитя, я был пронзен созерцаньем,
        Видя, как ты у меня трупом повисла в руках,
С радостью вижу теперь, как в блеске юности снова,
        Милая, ты ожила, к сердцу припав моему.
Мальчик поддельный, скачи веселей! Прекрасная дева,
        Миру на радость расти, на восхищение мне.
Далее вечно стремись, и пусть образует искусство
        С жизни восходом твоей щедрой природы дары.
Долго утехой мне будь, и, прежде чем взоры сомкну я,
        Я бы желал твой талант в полный увидеть красе».
Так ты мне говорил, не забыла я важного часа;
        Я развивала себя, в эти вникая слова.
О, как охотно толпу старалась я трогать речами,
        Полными смысла, что ты детским устам доверял.
О, как со взглядом твоим себя я сообразовала,
        Как я искала тебя в гуще плененной толпы!
Там ты будешь стоять и теперь, но уже Эфросина
        Больше не выйдет игрой взоры твои веселить,
И подрастающей ты питомицы слов не услышишь,
        Что ты любовным скорбям рано, так рано, обрек.
Явятся после другие, они тебе будут по нраву:
        Ведь за талантом большим больший на смену идет.
Но не забудь обо мне! И если будет другая
        Радовать душу твою в трудной и сложной игре,
Слушаться знаков твоих, веселиться твоею улыбкой,
        Стоя всегда на местах, определенных тобой,
Если, сил не щадя, она до самого гроба
        Радостно будет себя в жертву тебе приносить,
Добрый, вспомни тогда обо мне и, хоть поздно, воскликни:
        «Эфросина, она снова стоит предо мной!»
Много б еще я сказала, но — ах! — не может, как хочет,
        Мертвая медлить, меня бог-повелитель зовет.
О, прощай, уж меня туда увлекают поспешно.
        Только желанье одно выслушай дружески ты:
Пусть непрославленной я не сойду к теням преисподней!
        Только лишь муза дает смерти какую-то жизнь.
Ведь безликой толпой парят в Персефонином царстве
        Тени тех, что ушли, не оставляя имен.
Если ж кого прославил поэт, он с собственным ликом
        Бродит, и он приобщен сонму героев тогда.
Я с ликованьем войду, твоей прославлена песнью,
        Взор богини ко мне ласково будет склонен.
И, обнимая, меня назовет она ласково; жены,
        Близкие к трону ее, знаком меня подзовут.
Будет со мной говорить Пенелопа, вернейшая в женах,
        И Эвадна, склонясь милому мужу на грудь.
Девы ко мне подойдут, умершие в юности ранней,
        Чтобы оплакать со мной общую пашу судьбу.
Если придет Антигона, сестра, которой нет равных,
        И Поликсена в тоске, помня про смерть жениха,
Как на сестер, я на них погляжу, подойду без смущенья;
        Муза трагедии их в дивной явила красе.
Также меня прославил поэт; о, пускай его песни
        То завершают во мне, в чем отказала мне жизнь».
Так говорила она; еще двигались милые губы;
        Голос ее задрожал, речь не могла продолжать,
Так как из пурпурных туч, парящих и вечно подвижных,
        Вышел спокойно Гермес, ликом сияющий бог.
Кротко поднял он жезл, указуя, и поглотили
        Тучи растущие вмиг образа оба из глаз.
Глубже ночь вкруг меня лежит, и бурные воды
        С шумом несутся теперь около скользкой тропы.
Неодолимая скорбь меня обессилила, только
        Этот мшистый утес служит опорою мне.
Рвутся струны в груди от печали; слезы ночные
        Льются обильно, а там брезжит над лесом заря.