Она
Тут заслонил ты меня, чтоб случай меня не обидел,
Или хозяин, гневясь за неудачливый пир.
Он
Помню, что взял я ковер на левую руку, как это
Делают, чтобы отбить грозную ярость быка.
Она
Драку сумел унять разумный хозяин. Я тут же
Кинулась прочь, но взор медлил расстаться с тобой.
Он
Ах! Тебя потерял я. Напрасно все закоулки
Дома я обыскал, улиц, садов, площадей.
Она
Стыдно было казаться! Молвой не тронутой ране,
Всеми любимой, легко ль сделаться притчею дня?
Он
Сколько видал я цветов, гирлянд и пышных букетов,
Но не видел тебя; город тебя не видал.
Она
Я сидела в затворе. Увядшие розы роняли
Всюду свои лепестки, никли гвоздики вокруг.
Он
Что ни юноша, — молвит: «Увы! цветов не убыло,
Только пленительной нет, чтобы сплести их в венки».
Она
Я меж тем плела их одна; венки увядали.
Видишь? Они для тебя рядом висят с очагом.
Он
Так и он увядал, твой первый венок. Не оставил
В драке его я; висит он над постелью моей.
Она
Вечером я глядела на вянущих. Как я рыдала!
И в поглощающий мрак краска за краской текла.
Он
Тщетно в городе я искал твой домик укрытый;
Даже тщеславцы и те только молчали в ответ.
Она
Я никогда у себя гостей не видала: не ведом
Домик мой никому. Город беднейших таит.
Он
Тщетно в городе я взывал к всезрящему солнцу:
Выдай, властительный бог, где ты ее озарил.
Она
Властный бог тебе не внимал; но бедность внимала:
Я принялась из нужды вновь за свое ремесло.
Он
Так ли? Голос другой не звал ли сыскать незнакомца?
Разве Амур не успел встречные стрелы метнуть?
Она
Зорко всюду искала тебя, и вот — увидала.
Он
И не дерзнула толпа любящих, нас, удержать.
Она
Быстро сблизились мы, толпу рассекая. Не ты ли?
Он
Ах, не ты ли со мной? Да, и мы были одни.
Она
Там, на площади шумной. Но мнились нам люди кустами…
Он
И казался их шум только журчаньем ручья.
Она
Вечно одни пребывают влюбленные в людном собранье;
Но останься вдвоем, третий спешит подойти.
Он
Да — Амур. Он любит венчаться твоими венками.
Ворох цветов урони с милых колен поскорей.
Она
Что ж? Я сбросила их. В твоих объятьях, любимый,
Пусть и нынче взойдет солнечный свет для меня!
АМИНТ
Никий, муж превосходный, души и тела целитель!
Болен я, правда, — по все ж средство жестоко твое.
Ах! Не в силах я был советам твоим подчиняться;
Видеть противника я в преданном друге готов.
Я тебя не могу опровергнуть — я все повторяю.
Все, даже то, чего ты, друга щадя, не сказал.
Но — увы! — со скал стремительно падают воды
Вниз, и теченья ручья не остановит напев.
Разве удержишь ты бурю? И разве с вершины зенита
Солнца не катится шар в моря бездонную глубь?
Вся природа кругом говорит мне: Аминт, ты подвластен,
Как и все на земле, строгим законам судеб.
Друг мой! Не хмуря чела, послушай меня благосклонно:
Мудрый дало мне урок дерево там, у ручья.
Мало яблок на нем — а раньше ветки ломились.
Что же виною тому? Ствол обвивает лоза.
К дереву я подошел, сплетенье раздвинул и начал
Острым кривым лезвием гибкие ветви срезать.
Тотчас, однако, я вздрогнул: с глубоким и жалобным вздохом
Дерево стало шептать, скорбно листвой шелестя:
«О, не мучай меня, садового верного друга!
Мальчиком ты от меня радости много вкусил.
О, не мучай меня! Срывая сплетенные ветви,
Ты жестокой рукой жизнь исторгаешь мою.
Кем иным, как не мной, лоза воскормлена эта?
Листьев ее от моих я не могу отличить.
Как не любить мне лозы, которой я лишь опора?
Тихо и жадно прильнув, ствол мой она обвила.
Сотни пустила она корней и сотни побегов;
Крепче и крепче они в жизнь проникают мою,
Пищу беря от меня, поглощая то, что мне нужно,
Всю сердцевину, она с ней мою душу сосет.
Я понапрасну питаюсь: мой корень, ветвистый и мощный,
Сока живого струит лишь половину наверх.
Ибо опасная гостья, любимая мной, по дороге
Мигом отторгнуть спешит силу осенних плодов.
Крона всего лишена; вершины крайние ветви
Сохнут, и сохнет — увы! — сук, наклоненный к ручью.
Так изменница лаской готова и жизнь и достаток,
Все устремленья мои, все упованья отнять.
Чувствуя только ее, смертоносному рад я убранству,
Цепким узам я рад, счастлив нарядом чужим.
Нож отведи, о Никий! Пощады достоин тот жалкий,
Что обрекает себя страсти губительной сам.
Сладостно нам расточенье: оставь мне эту отраду!
Тех, кто отдался любви, может ли жизнь удержать?»