Это были слова из знакомой мне песни морячки, не дождавшейся любимого и ставшей камнем. Так не такая ли судьба уготовлена мне, жалкому беглецу с неимоверно далекой планеты? Впрочем, скоро, наверное, так и будет… Даже писать, вспоминая только что виденное, пережитое, волновавшее, уже нет моих сил…»
«Состояние здоровья этанянина Ана ухудшилось, установлено прогрессирующее отравление организма, вызванное распадом единственной у этанянина почки. Температура повысилась до опасного, видимо, даже для инопланетянина предела. Дыхание участилось. Сознание гостя Земли затуманивается.
Академик Руденко, профессор Найдорф, доктор-йог Чанджа».
«Я тороплюсь написать послание на родную Этану, ибо ощущаю, предвижу, предчувствую неизбежный исход. На острове Юных те, кто еще не стал протостарцем, должны узнать о моих земных впечатлениях, о моих чаяниях, о моей мечте, рожденной Аной, нашей незабвенной воительницей-вождем.
Ко мне пришел глубокий старец, врач, академик, как здесь принято говорить о высшей степени учености. Он не был протостарцем по нашему образцу. Во имя науки он погрузил себя в сон на пятьдесят лет и теперь снова приступил к былой научной деятельности, опровергнув ошибочные представления о «барьере поколений». Лучшие люди прошлого во всем равны людям более совершенного общества. От академика Руденко я узнал, что мне грозит…
Вина моя – и только моя! Неприятие, ненависть, неприспособленность к гермошлему, который отгораживал меня от нового мира, обернулись против меня. Я так хотел быть среди людей, более того, походить на них! Я добился, чтобы меня снабдили фильтром, который бы пропускал лишь нужное мне количество кислорода. И я с облегчением освободился от шлема, но…
Не только гнетущая меня тяжесть, не позволявшая мне сравняться с людьми в ходьбе, не только непомерное давление атмосферы, но и враждебный микромир обрушились на меня, неприспособленное, незащищенное инопланетное существо. И я не выдержал…
И тогда ко мне пришла чудесная земная девушка и просто сказала:
– Милый Ан. У тебя одна почка, а у меня их две… Твоя почка перестает работать. Наука Земли победила биологическую несовместимость.
Я был ошеломлен, потрясен, обескуражен и воскликнул:
– Нет, девушка Земли! Я не приму твоей жертвы.
– Это вовсе не жертва, – возразила она. – Я просто стану твоей звездной сестрой. Что особенного, если в твоем организме будет работать необходимый тебе мой запасной орган? У нас всегда поступают так матери, братья, сестры больных.
Я уже был и до этого «человекоманом»! Поистине нужно во всей глубине понять людей!.. Смог бы кто-нибудь из живых на острове Юных пойти на такой шаг? Мы умеем замораживать океаны, делать искусственные органы, позволяя мозгу жить вечно! Но разве в этом подлинная высота, бессмертие, вечность культуры?
Я должен поведать, передать, нарисовать свою предыдущую встречу с этой земной девушкой, белки организма которой наиболее близко совпадают с моими…
Но вместе с тем в нас много различий. Взять хотя бы передние, свободные от ходьбы конечности. Как поразило меня поначалу, что руки у людей кончаются пятью, а не тремя пальцами! Вероятно, в этом огромный стимул развития, большая ловкость, приспособленность к труду. В основу счета у людей положено число пальцев на руках. И несмотря на то, что десять число неудобное, делится только на два и пять, эта система легла в основу их цивилизации. Насколько совершеннее наш счет! По три пальца на четырех конечностях– дюжина! Она делится на два, три, четыре… и на шесть. В древности у людей тоже были дюжины, они и поныне измеряют время дюжинами часов в половине суток. И в году дюжина месяцев. Но это не наше влияние, ибо никогда разумные существа нашей планеты не посещали другие звездные миры.
Ничто так не огорчило меня, как неспособность сравняться с людьми в ходьбе. Ах, если бы они видели меня, преследующего, настигающего, побеждающего гнусного хара! Но здесь передвижение на моих слишком тонких ногах было для меня мукой. А люди ходили, увлеченно ходили. Им давно известно колесо, они умеют строить машины на колесах, еще недавно служившие им всюду для передвижения. Однако люди добровольно отказались от них в городах, между домами. Они еще пользуются механизмами для перевозки грузов и больных. Во всех остальных случаях ходят!..
Они уверены, что отказ от привычных функций органов приводит к ослаблению мышц и хрупкости сосудов, к болезням и преждевременной старости. В прежнее далекое время желание физически не трудиться порождалось угнетением и несправедливостью общества. Ныне человек решил обратиться к ходьбе, которая поможет организму вернуть его нормальное состояние. Чтобы описать нынешнее отношение людей к ходьбе, я должен был бы написать гимн ходьбе или даже бегу. Нет мускула, части тела, органа, включая центральный мозг, которые не принимали бы участия в этом физическом действии человека.
Впервые я увидел земную девушку, о которой упомянул выше, когда она вместе со своим другом бежала по дорожке великолепного леса к берегу реки, откуда я любовался видом на древний город.
Бегущие бежали просто так – они никуда не спешили, они заряжались в беге силой, бодростью, весельем… Увидев меня, подошли ко мне и сели рядом со мной на скамейку. Мы начали говорить о моем восприятии мира (они сразу узнали меня и с помощью моего преобразователя речи рады были говорить со мной). Я спросил, что заставляет людей быть такими, чтобы их сообщество могло существовать: не требовать больше того, что каждому дано, отдавать все, что каждый может, думать о других больше, чем о себе.
– Почему заставляет? У нас нет принуждения, – сказал друг девушки.
– Казалось бы, только страх может заставить быть таким, как надо обществу. Но у вас страха нет?
– Страха нет. Есть совесть, – ответил молодой человек.
– Совесть? – Я заинтересовался и попросил объяснить, как применить ее к сообществу.
– Есть такая поговорка у людей – «не за страх, а за совесть»! – сказала девушка.
– Как же она создается, формируется, развивается? – допытывался я.
– Воспитание – это теперь главное, – пояснила девушка.
– Беда, когда прежде образование превалировало над воспитанием, – вставил юноша, которого звали Петей.
– Объясни, – попросил я.
– Образованный, но должным образом не воспитанный человек может и не обладать нужными для общества качествами.
– Я пытаюсь понять ваше общество. Не должно ли оно жить, развиваться, совершенствоваться, как саморегулирующийся организм?
– Не стихийно, нет! – ответил Петя. – В давние времена, когда еще был капитализм, находились люди, которые считали, что в обществе все саморегулируется.
– Что же было, по их мнению, регулятором?
– Страх! – воскликнула девушка, ее звали Виленоль.
– Как? Равновесие производства и потребления достигалось страхом? – Я вспомнил отношения между живыми и вечноживущими. Там был страх не стать протостарцем.
– Да, равновесия тогда никто не планировал, – ответил Петя. – Оно достигалось стихийно, в процессе конкуренции!
– Тот, кто производил больше, чем было нужно, – добавила Виленоль, – или делал это хуже конкурента, разорялся и погибал. На страхе и борьбе за личное существование держалось общество.
– Ты мудро говоришь, девушка, увлекающаяся прошлым. Но разве твой организм саморегулируется борьбой клеток между собой?
– Мой организм? – удивилась Виленоль. – Конечно, он саморегулируется без всякой межклеточной борьбы.
– Клетки запрограммированы на воссоздание нормального положения, – вставил Петя. – Сочтем это условно «совестью».
– Совесть организма?
– Да, – подхватила девушка. – Если мы порежем палец, то кровь бросится к месту пореза, чтобы залечить его, без всякого приказа головного мозга. Не так ли и у тебя?
– Да, так же. Центральное мозговое образование не может вмешиваться, влиять, участвовать во всех жизненных процессах тела.
– В переходный период на Земле – его называли строительством развитого социалистического общества – было нелегко, – вздохнула Виленоль. – Стараясь устранить страх, люди готовили ему на смену совесть. Для этого требовалось воспитание!