бя о покое просим.
……………………..
Где вчера было сорок семь,
Уже высится сорок восемь.
* * *
Спичка — девочке с косичками,
Спичка — женщине шальной.
Сердце — коробок со спичками –
Разошелся по одной.
Израсходовался дочиста,
Разлетелся задарма.
Так что, если очень хочется,
Разжигай меня сама.
* * *
Что стоишь ты в стороне?
Что ты смотришь в сторону?
Обо всем поведай мне,
Всё разделим поровну…
Знать, последняя весна
И тебя состарила…
Вот уже и седина
По вискам ударила.
Как тебя я уводил,
От людей выкрадывал —
Ветерок не находил,
Месяц не подглядывал!..
Что стоишь ты в стороне?
Что ты смотришь в сторону?
Обо всем поведай мне,
Всё разделим поровну…
* * *
Когда-нибудь и я столкнусь вплотную
Или завижу мельком в стороне,
Но не открою, а, как все, миную
Таинственную дверь в стене.
Так гомон переулков надоедлив
И так обычен этих зданий ряд,
Что мы проходим, шага не замедлив,
И стены с нами не заговорят.
Потом тоскуй, и сожалей, и сетуй —
Ты только время потеряешь зря:
Ни двери этой, ни щеколды этой
Ты не отыщешь в травах пустыря.
Ты никогда не возместишь потери
И до конца останешься смятен,
И будешь всё выспрашивать о двери
У равнодушных, безответных стен.
* * *
Переулок. Ограда. Фонарь.
Мотоциклы. Трамваи. Киоски.
И опять богатырь, как и встарь,
На высоком стоит перекрёстке.
Кто-то строит и рушит жильё.
Чьи-то танки ползут по посевам.
Что ни год — тяжелеет копьё,
Наливается горем и гневом.
Только вот супротивника нет,
И померяться силами не с кем
В этом мире смертельных ракет,
Что горят металлическим блеском.
Пусть Тугарин явился б, как встарь,
Показать свой разбойничий норов…
Хоть и погань, а все-таки тварь,
А не смрадная кухня моторов!
Не топтать же конем саранчу:
Всю не вытоптать, сколько ни рыскай.
В мире зла нет и зла по плечу,
Чтобы ринуться в бой богатырский!
Не тупить же честного меча
О скелетики выродков хилых!
О, не кровь в этих жилах — моча
В этих гнилью пропитанных жилах!
Переулок. Ограда. Фонарь.
Мотоциклы. Трамваи. Киоски.
И стоит богатырь, как и встарь,
На высоком своем перекрестке.
* * *
Когда земля, вся в судорогах, ухнет
Последней ночью в свой последний век,
Когда звезда последняя потухнет —
Останется последний человек.
Он будет полудухом-полупрахом
Бежать сквозь одиночество и страх…
Таким же одиночеством и страхом
Я сжат сегодня в четырех стенах.
* * *
Нас раскидало по волнам,
По разным пристаням рассея…
И долго будет небо нам
Железным небом Одиссея.
И океан под нами смят,
И гибнуть нам, как древним грекам…
Как боги хаоса шумят
Над концентрационным веком!
Мы вновь у них перед судом,
Мы — к ним попавшие в немилость,
С тех пор, как в наш высокий дом
Их злая молния вломилась.
* * *
Навалило сугроб на полметра.
Ветер валит людей на дворе.
Только этого чертова ветра
Не хватало нам в этой дыре!
Вышел. Лужа у дома под струпом.
Оглянулся — и ветер мне мил:
Своротил он и радиорупор,
И газетный киоск проломил!
Ветер, рви на заборе афишу!
Заметай всё кругом на версту!
Никакой ерунды не услышу,
Никакой чепухи не прочту…
* * *
Точно родник,
Весь небосклон
Дивно глубок.
Осень, тебя пьём.
Видишь — возник
Гибельный клён,
Раненный в бок
Солнечным копьём.
Страстию лик
Твой опалён.
Этот клубок
Рвём — не разорвём.
Видишь — возник
Гибельный клён,
Раненный в бок
Солнечным копьём.
В смерть напрямик
С самых пелён
Гонит нас Бог.
Все скоро уснём.
Видишь — возник
Гибельный клён,
Раненный в бок
Солнечным копьём.
* * *
Сразу же за гаражем
И далее к мастерским —
Закат расстилался пляжем,
А небо — заливом морским.
Там осень гуляла Крезом,
А у нее за плечом —
Мешок со ржавым железом
И ломаным кирпичом.
Поэты за эту рухлядь
Кровью платили парной,
Пока в садах не потухли
Березы все до одной.
Поэты, кланяясь клёнам,
Стояли по всем углам,
Кланялись, как обновлённым
Кланяются куполам…
Но изорвалась в дырки
Вся эта мишура,
И осень, как рыжий в цирке,
Шлепнулась у ковра.
Только вверху, напоследок,
Целуя тебя, высота,
Бьются меж голых веток
Последние два листа.
Но с трапеции-ветки
Рухнут в небытиё
Работающие без сетки
Сердца — твое и моё!
* * *
Там так же медленно краснеет верба
И за прудами топчется табун.
А за деревней океаны хлеба —
Хозяйничает золотой зыбун
От низких крыш до побережья неба.
Там домик на окраине пустой,
Похожий на забытого уродца.
И, невысоким солнцем залитой,
Там куст сирени у забора жмется,
И слышен скрип соседнего колодца.
Вот памяти последние гроши!
А может быть — обсчитан я жестоко
И не были те годы хороши?
Но там я в детстве строил шалаши.
Я помню вкус березового сока.
Еще спешить по чуждым мостовым,
Еще наскучит не одна столица…
Но только б помнить этот дом живым!
Пускай он перед смертью мне приснится,
Мой детский дом с моим окном кривым.
ГОЛОСА С ЛУНЫ
За века обмелело небо,
Всё труднее Луны поворот.
Одноглазый товарищ! Где бы
Перейти это небо вброд?
Мы пройдем по горящим весям,
По земной золотой пыли,
На веселых звездах развесим
Изумрудную шкуру Земли.
Пусть засохнет! Пускай не грабит
Оскудевшего Солнца лучи.
Слишком сочны земные хляби
Для двуногой земной саранчи.
Уже видны рек коридоры
И массивы горных пород…
Одноглазый товарищ! Скоро
Перейдем это небо вброд.
* * *
Это смертью звалось. До того
Я не знал ее всех замашек.
Сразу стало много всего, —
Сколько лишних подушек и чашек.
Где искать за последней стеной?
Что, когда не найду и миную?
Смерть писала — куда, в накладной.
Кто прочтет ее накладную?
Одинаково далеко
И до ада идти, и до рая.
Словно грязное молоко,
На могиле земля сырая.
* * *
Дневных лучей осеннее литьё
Торжественно ушло в небытиё.
Торжественное небо надо мной
Поблескивает звездной сединой.
И слушают дорога и трава
Моей молитвы тихие слова.
Ты, Господи, оставил нас в огне,
Ты два тысячелетья — в стороне,
А мы от века до конца — плати
За неисповедимые пути.
Немногого прошу я — только дня,
Дня для земли без крови и огня,
Дня отдыха. Но только в этот день
Своей рукою солнце нам воздень,
И, может быть, тогда припомним мы
О Солнце Рая…
* * *
Моста электрический остов
Повис вдалеке над рекой,
И месяц, как гневный апостроф,
Поставлен Господней рукой.
От волн, от огней, от гранита
Скорей бы куда-нибудь прочь!..
Вся вечность враждебно открыта,
Как книга в бессонную ночь…
* * *
Сверкают ресторанные хлева
Копеечным, заученным весельем.
Я прав, что я один. И ты права,
Что эту ночь с тобою мы не делим!
И я, в моей кромешной маете,
И ты, в своем скитании бессонном —
Медведицу отыщем в высоте,
Заломленную гневно над Гудзоном.
Мы правы, друг от друга отстранясь,
Упившись каждый собственною мукой.
Что может быть сильней, чем эта связь,
Пронизанная звездною разлукой?
* * *
И воробей на фонаре,
И набережная с закатами,
И размышленья о добре,
О смерти, о любви, о фатуме,
Вся жизнь с вопросами проклятыми,
Всё, всё поместится в тире,
Поставленное между датами…
* * *
Как ночь эта памятна
Тревожным гудком,
Походкою мамонта,
Лунным клыком!
Мой город испуганный,
Мой каменный друг,
Мой город обугленный
Толпился вокруг…
Он всеми заставами
Шел на вокзал,
Он домом оставленным
На рельсы сползал.
Он грозно ощеривал
В небе столбы,
Он каждое дерево
Рвал на дыбы!
Мне путь загораживал
Каменный вал.
Город мой заживо
Меня отпевал.
Смерть? Погибель? Конец? Неправда!
Кто упал? Обессилел кто?
Знаю я: не сегодня, так завтра,
А не завтра, так через сто,
Через двести лет, через триста –
(В смерти верить не перестаю!)
На земле моей будет чисто,
Бог умоет землю мою.