нат,
Сверкание театров,
Рукоплесканье лож,
Свистки и крик галёрок,
Восторженности дрожь,
Взволнованности морок.
И дирижерский взмах
Мерещится оттуда,
Где высится впотьмах
Бесформенная груда.
Но вот уже дома
Над улицей качнулись,
И улица сама
Качнулась среди улиц.
Еще почти что пуст
Участок, на котором
Раскинется искусств
Сверхсовременный форум.
И ты сюда придёшь,
И под удары клавиш,
Как ставят грудь под нож,
Всего себя подставишь.
Как много женских плеч
И лиц блестящеглазых,
Чтобы тебя увлечь,
В мехах стоят, как в вазах.
Как много вееров
На бархате балконов,
Люстр, ламп, прожекторов,
Юпитеров, неонов.
А что, когда обдаст
Тем холодком особым,
И ты, энтузиаст,
Отсюда выйдешь снобом?
Не доверяй коврам
И мраморным ступеням,
Павлиньим веерам,
Ночным столпотвореньям.
Верь звонким чердакам,
Что жмутся к самым крышам.
Поближе к облакам
Свободнее мы дышим.
Еще блаженно-тих
Сад, где поставлен Данте.
Еще сюда франтих
Не натащили франты.
И полицейский страж
Еще не гонит пьяниц.
А как войдет он в раж,
То наведет он глянец.
Здесь станет кадиллак
С почтительным шофёром,
Что смотрит на зевак
Презрительнейшим взором.
И женщина пройдёт,
Каменья платьем тронув,
И выставкою мод
Блеснет у этих клёнов.
И юркнут в тесноту
Те личности живые,
Что прямо на лету
Хватают чаевые.
Но с грохотом дома
Над улицей качнулись,
И улица сама
Взорвалась среди улиц.
Где было пять иль шесть
Деревьев оголённых,
Там только тени есть
Обугленные клёнов.
Где пьяницы сидят?
Где Данте Алигьери?
Уже у входа в ад
Или у райской двери?
Огромный город ввысь
Швырнуло глыбой серой,
И в воздухе рвались
Пещера за пещерой.
Автомобиль кривой,
Как допотопный ящер,
Сдох, испуская вой
И буркалы тараща.
И в небо, как в пролом,
Распахнутый циклоном,
Весь мир упал стеклом,
Рассыпавшись со звоном.
На этот бедный ад,
На этот мусор бренный
Три ангела глядят
Из огненной вселенной.
Они стоят в дверях
Зари багрово-тёмной,
Глядят на жалкий прах,
На этот прах никчёмный.
Три ангела — столбы
Пылающего неба —
Глядят на тех, кто был,
Глядят на тех, кто не был.
Где блещет райский куст,
Поближе к райским хорам,
Раскинется искусств
Сверхсовременный форум.
И женщина в шелках
Приедет в кадиллаке
Туда, где в облаках
Лакей стоит во фраке.
И дирижер в раю
Подымется над сценой,
Взяв палочку свою
С галантностью отменной.
И полицейский страж,
Весь в переливах радуг,
Небесный ералаш
Там приведет в порядок.
Туда ты не войдёшь!
Ты жил уже на свете.
Ты ринешься в галдёж
Земных тысячелетий.
В тот океан земной,
Где катятся лавиной
Все беды до одной,
Все муки до единой.
В тот мир, что, сотворив,
Сам Бог давался диву.
Его не тронет взрыв.
Он недоступен взрыву.
* * *
Наскучила косность
Привычной орбиты,
И рвемся мы в космос,
До блеска умытый.
Там, в междупланетной
Светящейся стуже,
Убогость заметна
Звезды неуклюжей.
Звезда там угласта,
Тускла и шершава,
Как будто угасла
Вулканова лава.
Там прутья из стали
Сгибались, ломались,
А мы называли
Ее Стелла Марис.
Как будто из кузни
Обломки металла,
Беспомощно грузны,
Поникшие вяло,
Видать, что клепал их,
Какой-то Вакула,
Скрепил как попало
И вешал огулом
Гигантские гвозди,
Стальные антенны,
Там выкачан воздух
Из целой вселенной,
Там грешному телу
Дышать даже нечем,
Так что же там делать
Мечтам человечьим?
Ужели же ради
Вот этой химеры
Вздыхали Саади
И пели Гомеры?
И август, что флёром
Звездился искристым,
Был просто жонглёром,
Иллюзионистом?
Кто яму прославил
Названьем нелепым,
Кто звал эту заваль
Божественным небом?
В провал безымянный
В глубины вот эти
Летят обезьяны
В турбинной ракете.
Лети, обезьяна,
Ты наш чичероне
В глуши первозданной
И потусторонней!
Гримасы осклабив,
Скачите, резвитесь,
Лазутчики штабов,
Шпионы правительств!
Снимайте на плёнки
Своих аппаратов
И Лондон, и Конго,
И Кёльн, и Саратов!
Сквозь иллюминатор
Кабины летящей
Глядишь на меня ты,
Косматый прапращур,
И ловишь меня ты
В капканы экранов,
На координаты
Каких-нибудь планов.
Ты чуешь, мошенник,
Рассадник блошиный,
Что все мы мишени
Для этой машины.
Какого фантаста
Безумствовал циркуль,
Чтоб этот, блохастый,
Из космоса зыркал?
Предвидел Коперник,
Зажглось Галилею,
Чтоб тварей пещерных
Умчать к Водолею!
Предстало великим
В мечте дерзновенной,
Чтоб эти вот с гиком
Неслись по вселенной!
Тучнели от гари
Костры инквизиций,
Чтоб в космосе хари
Могли проноситься,
Бросали в темницы,
Пытали за ересь,
Чтоб им проноситься,
Хрипя и ощерясь,
С ужимкой, с ухмылкой,
С икотой и с визгом,
За звездной прожилкой,
За месячным брызгом,
Чтоб там им вертеться,
Вверху каруселясь,
Земля, в твое сердце
Смертельно нацелясь!
* * *
Я помню чайку над заливом,
Почти припавшую к волне,
И дерево, зеленым взрывом
В глаза ударившее мне.
Года, вы с грохотом идёте
И где-то падаете все,
А я — всё там — на повороте
Того бессмертного шоссе
Стою, навеки удивлённый,
А крымский берег подо мной
Всё машет мне листвой зелёной,
Всё машет синею волной.
* * *
Знаю, не убьет меня злодей,
Где-нибудь впотьмах подкарауля,
А во имя чьих-нибудь идей
Мне затылок проломает пуля.
И расправу учинят, и суд
Надо мной какие-нибудь дяди,
И не просто схватят и убьют,
А прикончат идеалов ради.
Еще буду в луже я лежать,
Камни придорожные обнюхав,
А уже наступит благодать —
Благорастворение воздухов,
Изобилье всех плодов земных,
Благоденствие и справедливость,
То, чему я, будучи в живых,
Помешал, отчаянно противясь.
И тогда по музам мой собрат,
Что о правде сокрушаться любит,
Вспомнит и про щепки, что летят,
Вспомнит и про лес, который рубят.
РЕАКТИВНЫЙ САМОЛЕТ
Пронесся в небе звук протяжный,
И зашипело всё кругом,
Как будто бы по ночи влажной
Прошли горячим утюгом.
Разбужен, я вскочил с кровати,
Встал у открытого окна.
Как драгоценный камень в вате,
Блистала в облаке луна.
Там подымались, темно-сини,
Сооружения небес,
А звука не было в помине,
Он оглушительно исчез.
Но всей тоской моей упрямой
Я знал, что где-то там, вдали,
Он мчится над такой же самой,
Над смежной полосой земли,
И в нарастающем раскате,
В таком же городе ночном,
Там человек вскочил с кровати
И встал, как я, перед окном.
* * *
Тут волна ко мне подходит вкрадчивая,
Камушки у ног переворачивая.
Тут волна ко мне подходит палевая,
Легкой-легкой пеною заваливая.
Тут волна ко мне подходит ласковая,
За собою водоросли втаскивая.
Поутру вода тут малахитовая,
И песок вздыхает, воду впитывая.
Вечерами тут волна агатовая,
Набегает, брызгами окатывая.
Мне отсюда уходить не хочется,
Берег, как большое одиночество.
* * *
Как мятежники держат ружьё,
Так вы держите гнев наготове.
Оттого и на сердце моё
Замахнулись тяжелые брови.
Оттого ваше темное «эл»
Так на «ве» временами похоже,
Оттого я был с вами несмел,
Может быть — и любил оттого же.
Опоздавшее сердце, ржавей!
Вы от жизни моей отойдёте,
Но размах этих долгих бровей
Я запомню, как птицу в полёте.
* * *
Лиле
По-ученому не говори.
Пусть наивностью речь твоя дышит.
Будешь много читать словари —
О тебе в словарях не напишут.
Бойся благоустроенных слов,
Слов-чиновников, слов-бюрократов,
Слов без выступов, слов без углов,
Гладко-выбритых, щеголеватых.
Чтобы стих по-степному был дик,
Как душа, был широких размахов —
Напусти в него слов-забулдыг,
Слов-отверженцев, слов-вертопрахов;
И в словах оставляй сквозняки.
Если схватит читатель простуду —
Значит, ветер качает стихи,
И стихам тем поверят, как чуду.
Сочиняй с разумением в лад,
Никогда не гоняйся за звуком;
Сочиняй, как хозяйка салат:
Чтоб запахло укропом и луком.
Чтобы каждый предмет норовил
Озариться свеченьем глубинным,
Чтобы в листьях сквозил хлорофилл,
Чтобы кровь была с гемоглобином.
И стихи за стихами пиши,
Сочиняй и некстати и кстати,
Для души или не для души,
Для печати и не для печати.
* * *
Восклицанья вороньи
Повторяет воздух со вс