Сквозь иллюминатор
Кабины летящей
Глядишь на меня ты,
Косматый прапращур,
И ловишь меня ты
В капканы экранов,
На координаты
Каких-нибудь планов.
Ты чуешь, мошенник,
Рассадник блошиный,
Что все мы мишени
Для этой машины.
Какого фантаста
Безумствовал циркуль,
Чтоб этот, блохастый,
Из космоса зыркал?
Предвидел Коперник,
Зажглось Галилею,
Чтоб тварей пещерных
Умчать к Водолею!
Предстало великим
В мечте дерзновенной,
Чтоб эти вот с гиком
Неслись по вселенной!
Тучнели от гари
Костры инквизиций,
Чтоб в космосе хари
Могли проноситься,
Бросали в темницы,
Пытали за ересь,
Чтоб им проноситься,
Хрипя и ощерясь,
С ужимкой, с ухмылкой,
С икотой и с визгом,
За звездной прожилкой,
За месячным брызгом,
Чтоб там им вертеться,
Вверху каруселясь,
Земля, в твое сердце
Смертельно нацелясь!
* * *
Я помню чайку над заливом,
Почти припавшую к волне,
И дерево, зеленым взрывом
В глаза ударившее мне.
Года, вы с грохотом идёте
И где-то падаете все,
А я — всё там — на повороте
Того бессмертного шоссе
Стою, навеки удивлённый,
А крымский берег подо мной
Всё машет мне листвой зелёной,
Всё машет синею волной.
* * *
Знаю, не убьет меня злодей,
Где-нибудь впотьмах подкарауля,
А во имя чьих-нибудь идей
Мне затылок проломает пуля.
И расправу учинят, и суд
Надо мной какие-нибудь дяди,
И не просто схватят и убьют,
А прикончат идеалов ради.
Еще буду в луже я лежать,
Камни придорожные обнюхав,
А уже наступит благодать —
Благорастворение воздухов,
Изобилье всех плодов земных,
Благоденствие и справедливость,
То, чему я, будучи в живых,
Помешал, отчаянно противясь.
И тогда по музам мой собрат,
Что о правде сокрушаться любит,
Вспомнит и про щепки, что летят,
Вспомнит и про лес, который рубят.
РЕАКТИВНЫЙ САМОЛЕТ
Пронесся в небе звук протяжный,
И зашипело всё кругом,
Как будто бы по ночи влажной
Прошли горячим утюгом.
Разбужен, я вскочил с кровати,
Встал у открытого окна.
Как драгоценный камень в вате,
Блистала в облаке луна.
Там подымались, темно-сини,
Сооружения небес,
А звука не было в помине,
Он оглушительно исчез.
Но всей тоской моей упрямой
Я знал, что где-то там, вдали,
Он мчится над такой же самой,
Над смежной полосой земли,
И в нарастающем раскате,
В таком же городе ночном,
Там человек вскочил с кровати
И встал, как я, перед окном.
* * *
Тут волна ко мне подходит вкрадчивая,
Камушки у ног переворачивая.
Тут волна ко мне подходит палевая,
Легкой-легкой пеною заваливая.
Тут волна ко мне подходит ласковая,
За собою водоросли втаскивая.
Поутру вода тут малахитовая,
И песок вздыхает, воду впитывая.
Вечерами тут волна агатовая,
Набегает, брызгами окатывая.
Мне отсюда уходить не хочется,
Берег, как большое одиночество.
* * *
Как мятежники держат ружьё,
Так вы держите гнев наготове.
Оттого и на сердце моё
Замахнулись тяжелые брови.
Оттого ваше темное «эл»
Так на «ве» временами похоже,
Оттого я был с вами несмел,
Может быть — и любил оттого же.
Опоздавшее сердце, ржавей!
Вы от жизни моей отойдёте,
Но размах этих долгих бровей
Я запомню, как птицу в полёте.
* * *
Лиле
По-ученому не говори.
Пусть наивностью речь твоя дышит.
Будешь много читать словари —
О тебе в словарях не напишут.
Бойся благоустроенных слов,
Слов-чиновников, слов-бюрократов,
Слов без выступов, слов без углов,
Гладко-выбритых, щеголеватых.
Чтобы стих по-степному был дик,
Как душа, был широких размахов —
Напусти в него слов-забулдыг,
Слов-отверженцев, слов-вертопрахов;
И в словах оставляй сквозняки.
Если схватит читатель простуду —
Значит, ветер качает стихи,
И стихам тем поверят, как чуду.
Сочиняй с разумением в лад,
Никогда не гоняйся за звуком;
Сочиняй, как хозяйка салат:
Чтоб запахло укропом и луком.
Чтобы каждый предмет норовил
Озариться свеченьем глубинным,
Чтобы в листьях сквозил хлорофилл,
Чтобы кровь была с гемоглобином.
И стихи за стихами пиши,
Сочиняй и некстати и кстати,
Для души или не для души,
Для печати и не для печати.
* * *
Восклицанья вороньи
Повторяет воздух со всех сторон.
Ах, какое одностороннее
Образование у ворон.
Еще минута — и листик закружится,
А мы сидим, и медлим, и ждём.
А на асфальте зеркальце-лужица,
Забытое здесь вчерашним дождём.
И смотрит в него березка застенчиво,
Сама собою удивлена,
Хоть и березка, а все-таки женщина,
И даже кудри красит она.
Ах, какая на всем ирония!
Года за уроном наносят урон.
Восклицанья вороньи
Повторяет воздух со всех сторон.
* * *
У вас в глазах то робость,
То озорство, то страсть.
У вас глаза, как пропасть,
Где так легко пропасть.
Они у вас туманны,
И чуть блестят они.
У вас глаза — капканы,
Ловушки, западни.
Там вспыхивает шатко,
Там прячется, скользя, —
Решимость и оглядка,
И можно, и нельзя,
Открытость и рисовка,
Отчаянье и блажь —
Глаза, как маскировка,
Глаза, как камуфляж,
Как лунных два осколка,
Как дымных два цветка,
И целятся недолго,
И бьют наверняка.
Они у вас бездонней
Всех омутов и рек,
У вас в глазах — погоня,
У вас в глазах — побег.
И собственному сердцу
Я говорил не раз,
Что мне не отвертеться
От ваших дымных глаз.
В них темный ветер риска,
В них сам себе я снюсь.
Когда-нибудь я низко
Над ними наклонюсь.
* * *
Ветки голы. Месяц тонок.
Поздней осени пора.
Ветер плачет, как ребёнок,
В люльке каменной двора.
Были суды-пересуды,
Разговор за коньяком,
Горы сдвинутой посуды,
Дым под самым потолком.
Разошлись куда-то гости,
Всё затихло, всё прошло.
В ледяном, ночном нахлёсте
Ветки бьются о стекло.
Может быть, ушел я с ними
И в пути отстал от них,
И пропал в тяжелом дыме,
В наваждениях ночных.
Где-то ходит по вселенной,
Где-то прячется в веках
Нетерпимый и надменный
Ангел в рваных башмаках.
Если я дорогой к раю
Повстречаю тень твою,
То тебя я не узнаю,
Как себя не узнаю.
* * *
Другим пусть кажется завидным
Спешить всю жизнь из края в край,
А мне сидеть бы дома сиднем —
Где вырос, там и помирай.
С тех пор, как журавлиной тягой
Несет по тысяче дорог,
Душа горюет доходягой
За темной проволокой строк.
С тех пор, как птичьим всполошеньем
Куда-то вечно тянет в путь,
Живу крылатою мишенью,
Пока подстрелит кто-нибудь.
* * *
Я прошел переулком весенним.
Постоял у веселой реки.
Ошалело по всем направленьям
В наступление шли сквозняки.
Мне лиловое небо оттуда
Показалось еще лиловей.
Кровеносным сплетеньем сосудов
Подымались сплетенья ветвей.
И тяжелые птицы качались
И кричали в пустой высоте.
И огни городские, хрусталясь,
Отражались в речной скользоте.
Я совсем позабыл про усталость,
Только слушал, как возле меня
Прекращалась и вновь учащалась
Суматошных ветвей стукотня.
* * *
Высунулся во мглу
Из вороха одеял.
Проверил — стоит ли дом на углу:
Стоит, как вчера стоял.
Поправил ветер в саду,
Что бил о звезду доской,
Из сада убрал звезду
И вывесил над рекой.
Кажется, Орион
Задел и качнул плечом,
И ушел досматривать сон
(Уже не помню о чём).
Знаю, что мир вчерне
Был выстроен до меня.
Но, видимо, с миром мне
Еще предстоит возня:
Мне не подходит он
В том виде, в каком он есть.
Пора замесить бетон,
Пора на стропила лезть.
* * *
К. Н. Астори
Осень, осень — торопливый график,
Ты наносишь темные штрихи,
И кладут косую тень на гравий
Буков лиловатые верхи.
Ты глядишь перед собою прямо,
И речная даль тебе видна.
Ты ее с утра вставляешь в раму
Моего высокого окна.
Торопливый рисовальщик — осень,
Ты опять тоской меня обдашь,
Вот он — нелюдим и грандиозен —
Твой речной, твой ветреный пейзаж.
Облаков больших твоих наплывы,
Как попало, грубо наведя,
Ты уже кидаешь торопливо
Черточки пунктирного дождя.
Но пока, по ветру птиц развеяв,
Ты набросок делаешь углём,
Бережней, чем под стеклом музеев,
Он хранится под моим стеклом.
* * *
Мой театр ослепительно умер
От разрыва суфлерской будки,
И в театре темно, как в трюме,
Только скрип раздается жуткий.
Это я, обанкротившись дочиста,
Уплываю в мое одиночество.
Но я обманываю время,
Еще я где-то в странной драме,
Со всеми ведьмами, со всеми
Шекспировскими королями,
Еще в костюме я и в гриме,
Еще я в молнии и громе,
А мо